Галина Ширяева - Гюрги-Дюрги-Дюк

- А ты Финский залив видела?

- Видела, - соврала Юлька и зажмурила на несколько секунд глаза, лихорадочно пытаясь представить в своем воображении не виданный ею никогда Финский залив - вдруг мальчишка начнет расспрашивать о нем подробно. Но представить она ничего не смогла - Финский залив захлестнула Волга, огромная, сияющая, с зелеными островами и голубым далеким горизонтом.

- А Финский лучше, - сказал он.

- Мне пора, - вместо ответа сказала Юлька. - Знаешь, я тебя поближе рассмотрела, и ты мне не понравился...

Такого он не ожидал. Он разозлился и покраснел от злости так, что Юлька даже немного испугалась. Она оставила его одного на берегу, убежав на верхнюю ступеньку набережной. Она больше любила нижнюю ступеньку, у самой воды, но там было многолюдно, и прохожие могли догадаться по Юлькиному лицу, что она идет со свидания. Юлька умела маскировать удивление, злость, досаду, если они появлялись на лице без спросу. Но какое выражение несешь на своей физиономии, когда уходишь со свидания, на котором сказала твердое "нет", она пока не знала...

- Здесь не занято?

Мальчишке, который обратился к Юльке с этим вопросом, было, наверно, не четырнадцать, как тому северному, а может быть, даже уже и не пятнадцать... У него было длинное красивое лицо, покрытое ровным загаром золотого цвета, и волосы были такого же цвета, словно загар захватил заодно и волосы. Даже глаза не выделялись на этом золотом лице оттого, что были светло-карие и тоже с золотистым оттенком. Он был в белой нейлоновой рубашке, а на шее висела тоненькая и тоже золотая цепочка. "Что это у него там на цепочке?" - с любопытством подумала Юлька. Это было первое, о чем она подумала, когда подняла голову и увидела его. Даже прежде чем покраснела! Она снова почему-то подумала о том, что надо, наверное, натянуть подол платья на свои вызывающе голые коленки, но тогда, пожалуй, могут догадаться, что Юльке - даже до пятнадцати еще далеко.

- Не занято, - ответила Юлька золотому.

- А вы не знаете, который час?

Юлька, торопливо порывшись в памяти, подыскала слова, начинающиеся на безопасное "о".

- Около девяти, очевидно.

Он сел на другой конец скамьи и стал смотреть в другую сторону, повернувшись к Юльке золотым затылком. Тогда Юлька медленно, с достоинством поднялась со скамьи и, изо всех сил стараясь не прихрамывать, пошла к выходу из сквера.

Она попробовала не перейти, а снова переплыть улицу под самым носом у автомашин. Это ей удалось, хотя и пришлось закусить губы от боли в правом мизинце. Лишь на противоположной стороне, закончив плавание возле гастронома, она обернулась.

Нет, он не смотрел ей вслед!

Юльке стало обидно. Так обидно, что она не пошла в гастроном, а купила тут же на лотке розовых пряников с глазурью и домой, одну остановку, проехала на троллейбусе. Пусть-ка потеснятся!

В пустой квартире деда ей вдруг стало скучно и одиноко. Телевизора не было, приемник на письменном столе почему-то не работал. В старом шкафу, стоящем у стены, наверно, были книги, но шкаф был закрыт, и дверцы не поддавались. Юлька попробовала дернуть дверцу посильнее, даже помогла себе коленкой... Тогда неожиданно внутри шкафа что-то хрупнуло, и он открылся. Оказывается, шкаф был закрыт на ключ, и Юлька выдернула крючок, придерживающий левую дверцу. Лишившись опоры, обе дверцы сразу разошлись. Выходит, Юлька взломала шкаф!.. Ужасно!

Но зато теперь можно было перечитать добрую сотню интересных книг. Юлька выбрала "Замок Броуди", насыпала в подол пряников, устроилась поудобнее на диване и остаток дня провела, в общем-то, неплохо.

...Но потом пришли сумерки. Они тревожно вползли в дом и окутали все синим холодным туманом. Сумерки всегда несли Юльке странную и непонятную тревогу. Может быть, и здесь здорово сработала наследственность - именно таких вечеров и лунных ночей боялась Юлькина мать, потому что в такие вот светлые вечера и лунные ночи на город ее детства налетали немецкие бомбардировщики... Наверно, в этот час много лет назад они уже плыли-плыли к городу высоко над землей, и кто-то должен был умереть в этом городе ночью.

Как-то Наташа принесла в класс хранившийся у ее отца осколок то ли бомбы, то ли снаряда. Раньше Юльке казалось, что военный осколок - это что-то маленькое, легкое, похожее на ломтик стекла от разбитого блюдца. Этот же не уместился у нее на ладони, тяжелый, как топор, выпуклый треугольник металла с острыми, рваными краями. Он не выполнил когда-то того, что ему было предназначено - никого не убил, и теперь старался хоть чем-нибудь досадить людям. Юлька до крови поцарапала пальцы об его острые края...

Юлька любила красиво думать. Она не один раз представляла себе, как ее, партизанку, расстреливают враги и как входит в ее сердце пуля. Но она никак не могла представить, как входит в него этот существующий на самом деле осколок - тяжелый, как топор, с острыми, как у ножа, рваными краями. Настоящий осколок в живое, настоящее сердце! А та, выдуманная пуля входила в сердце легко.

Страхи, пришедшие в эту чужую комнату вместе с сумерками, не уходили от нее долго, пока она не спела торжественным шепотом одну за другой самые любимые отцовские песни: о суровом майоре, о грозном боге войны, гремящем в седых лесах, и самую грустную песню на свете - о трех товарищах из города Эн, замученных фашистами...

Когда же она уснула, ей приснился золотой сон - в золотом сквере среди деревьев с золотыми цепочками вместо листвы горели золотые фонарики, а по дорожкам почему-то ползали, как черепахи, розовые пряники в золотых елочных обертках. Потом пряники-черепахи уползли, но сон не ушел, а из золотого стал обычным, серым, как всегда. Уже под утро она проснулась от духоты. В комнате было темно и душно, кожа дивана парила, как компресс. Почти сквозь сон Юлька подумала - так душно, наверно, оттого, что в комнате открыто только одно окно, а другое, то, что с зайчиками, все еще закрыто и зашторено. Она поднялась, в полутьме на ощупь добралась до него и, отдернув штору, распахнула окно настежь. В комнату сейчас же вплыл свежий ночной воздух и закачал Юльку на прохладных волнах так крепко, что она еле-еле добралась до дивана, бухнулась на него и тут же снова стремительно погрузилась в сон.

Утро же началось с чуда! Правда, не сразу с чуда. Сначала проснувшаяся Юлька поймала толстую, наверно, кусачую муху, крутившуюся у нее перед носом, потом увидела, что ветер, свободно гуляющий по комнате от окна к окну, расхозяйничался - сорвал с гвоздя край шторы, скинул салфетку с рояля и расшвырял по полу страницы старенького "Замка Броуди". И тогда Юлька поднялась с дивана и подошла к распахнутому ею ночью окну, чтобы закрыть его и поправить штору.