Аркадий Минчковский - 13 разных историй

— Ну, всё?

— Всё, — отвечала мама. — Можешь идти. Валёнка в один миг исчезал. Я тоже кое-как доедала всё и убегала играть.

И вы знаете, просто удивительно, как медленно тянулось время за завтраком и как оно незаметно летело потом. Не успеешь в лапту наиграться или сходить с кем-нибудь из взрослых покупаться — мама уже зовет обедать. И всегда почему-то этот обед наступает тогда, когда так не хочется уходить с улицы. А тут еще мой руки, а то и лицо.

Обедаем мы с Валёнкой так быстро, будто у нас сейчас поезд уйдет, и не спорим, едим что дадут. Во-первых, спорить с мамой всё равно напрасно, а во-вторых, в окна только и кричат на разные голоса:

— Ну, скоро вы там?

— Валёнка, Шурик, давайте скорей, а то мы начинаем!

Валёнка запихивает еду за обе щеки, лишь бы поскорей освободиться и убежать. Котлеты он даже на ходу уплетает. Доест макароны или картошку, а котлету хвать в руку! Мама и слова сказать не успеет, а его уже как ветром с веранды сдуло.

И опять вовсю пошла игра. До того набегаемся — ноги не ходят. Тут мне вдруг захочется покататься на велосипеде. И странное дело — так наш «Орленок» неделю стоит и скучает. Никто на нем и прокатиться не думает. А стоит лишь мне к нему притронуться — обязательно и Валёнке тут же приходит желание кататься, и он, не долго думая, уже хватается за руль. Ну и я, конечно, не уступаю.

— Чур, я первая!

— Ну да, еще чего?! Я первый взял!

— Нет, я первая хотела.

Валёнка отрывает мои руки от рамы.

— Ты еще только хотела, а я уже взялся.

— Нет, я первая!

— Ты за мной уцепилась!

— Нет, это ты меня обогнал и схватился.

— Пусти!

— Не пущу!

Валёнка замахивается на меня кулаком, но я от велосипеда не отступаюсь, а только зажмуриваю глаза. С закрытыми глазами не так страшно. Но Валёнка не бьёт, только толкается.

— Оставь, говорю!

— Не оставлю! Велосипед на двоих. Валёнка отпихивает меня всем своим телом.

— Мама! — кричу я.

В дверях появляется мама:

— Что у вас такое? Перестаньте сейчас же!

— Да, а что он… — не сдаюсь я.

— А что она… — басит Валёнка.

— Постыдитесь вы, — начинает мама. — Ну пускай первый покатается один, потом другая…

— Я была первая!

— Нет я. Она врет!

— Ты врешь!

Мама не на шутку сердится. Валёнка готов меня прямо съесть. Но тут я вдруг начинаю думать, что могу, конечно, покататься и потом, а сейчас пойти к Танечке и поиграть в «дочки-матери». Но только я решаю уступить Валёнке, потому что я старшая и должна быть умнее его, как он сам неожиданно бросает велосипед, и «Орленок» с грохотом и звоном падает на пол.

— Ну и катайся! Я нарочно. Мне не очень-то и хотелось, — заявляет Валёнка и уходит с веранды.

— Катайся сам! — кричу я ему вслед.

— Не буду, не уговоришь!

— Подумаешь, и я не буду!

Я поднимаю велосипед и ставлю его к стенке. Кататься почему-то уже не хочется. Наш «Орленок» опять одиноко стоит на веранде, а я ухожу вслед за Валёнкой. После ссоры мы минут пятнадцать не разговариваем друг с другом, но как-то так получается, что скоро нам опять приходится играть вместе.

А тут уже наступает время, когда нужно ужинать и пить чай.

И как раз в эти минуты бывает так хорошо на нашем дворе! Солнце, огромное, красно-золотое, проглядывает сквозь стволы сосен. Теперь на него уже не больно смотреть. Ветер стихает, а тени делаются такими длинными — нельзя и поверить, что это твоя тень. Всё вокруг становится оранжевым, и стекла веранды горят таким ярким пламенем, что кажется — за ними пожар. Если это в начале лета, то небо вовсе не темнеет, только делается бледным. В эти минуты комары еще не спускаются на землю, а роем крутятся высоко над головой. И совсем не верится, что уже настало десять часов, Но тут-то и требуют, чтобы ты ложился спать. К этому времени мама и бабушка Люсика откричали свое и Люсик тоже утих. Приходит время ложиться и нам, а тут только бы почитать! Ночи такие светлые, можно и не зажигать электричества.

Валёнка вдруг становится таким тихим, будто его вовсе тут нет. Возьмет книгу, уткнется в нее, усевшись где-нибудь в уголке веранды. Но маму не проведешь. — Валёнчик, спать, — говорит она.

— Ну чуточку почитать, мамик… — жалобно упрашивает Валенка, и я тоже помогаю ему.

— Пора, — требует мама. — Читать надо было раньше.

Валенка вздыхает и идет к своей постели. Но он только хитрит, что собрался спать, а на самом деле прячет книгу под подушку. Потом он пускается на всякие выдумки, даже пытается читать под простыней. Он это называет маскировкой. Но все его хитрости давно известны. Мама подходит к кровати и отбирает у него книжку.

— Всё ясно, прекрати свои фокусы, — говорит она. Делать нечего. Валёнка опять вздыхает и, натянув простыню до глаз, отворачивается к стене. Но он не спит, а чертит пальцем по стене «точку, точку, запятую…» и человечка. Я хорошо знаю, о чем в эти минуты вздыхает наш Валёнка. Он думает о том, что взрослые малопонятливые и бесчувственные люди, а все права почему-то на их стороне. А у ребят никаких прав. Валёнка мечтает о том, чтобы и у ребят были такие права, по которым им подчинялись бы взрослые. Он на этот случай уже придумал некоторые правила. Он бы, например, всем взрослым давал перед обедом рыбий жир, и не по столовой ложке, а по разливательной. Потому что они — взрослые и им больше нужно. А книг, которые они хотят читать, он бы им тоже не давал, и тем более ночью, в постели. Еще бы он запретил взрослым с шестнадцати лет вход в кино на те картины, на которые пускают детей.

И спать бы он им тоже велел ложиться вовремя, и еще много было придумано Валёнкой всякого, чтобы взрослые поняли, как трудно быть ребятами, и стали к ним подобрей.

Валёнка лежит в кровати, чертит пальцем рожицы на стене и решает, что он ни за что не станет спать, а так и будет лежать до утра с открытыми глазами. Пускай, раз его заставили! И… тут же засыпает еще раньше меня и свистит носом.

Мы уже давным-давно жили на даче и так к ней привыкли, словно и не было никакой Петроградской стороны и нашего темного двора-колодца. Бум чувствовал себя прекрасно. Высунув язык, он целыми днями галопом летал вдоль ограды нашей территории и лаял на всех собак и кошек, которые пробегали мимо. На кошек он наводил такой страх, что они в ужасе убегали от него. К собакам же Бум относился по-разному. Чем больше была собака, тем больше он ее ненавидел. Маленьких собачек, наверное, принимал за щенков и потому вообще не обращал на них внимания. К тем, кто был пониже его ростом, относился терпимо, а иногда даже при встрече ласково повизгивал. Но кого Бум не переносил, так это немецких овчарок. Стоило показаться овчарке — Бум как с цепи срывался, летел вдоль ограды, лаял, казалось, сейчас разорвет овчарку на куски, хоть она на него и смотреть не хотела. Но, кроме шума, в общем, ничего не бывало, потому что Бум лаял на собак с нашей стороны забора, а на улицу выбегать не решался. И еще он не терпел лошадей. Только покажется за оградой лошадь — с Бумом прямо собачья истерика начинается. И ничем его не уймешь, пока не скроется с его глаз повозка. Видно, он лошадей за громадных овчарок принимал.