Леонид Юзефович - Рудознатцы

Порвал Татищев письмо, швырнул клочки на пол. Неужели не одолеть ему всесильного заводчика?

Однажды, отдыхая от дел, Татищев рыбачил на Сылве. Внезапно раздался грохот, камни покатились в воду. Обвалился подмытый водою берег. А там, где осыпалась. земля, торчал осколок гигантской кости. Татищев с трудом донёс его до дому.

Ему и раньше привозили кости каких-то исполинских животных. Недавно принесли кусок бивня, похожего на слоновий, только гораздо толще. Крестьяне нашли его на берегу Ирени.

Купцы, ездившие в Китай, говорили, что там за обломки таких бивней платят огромные деньги. Да и уральские мастера вырезали из них рукояти для ножей, красивые ларчики, фигурки.

Татищев недоумевал: откуда на Урале слоны? Ведь они водятся в жарких странах.

Пленный шведский офицер, осмотрев татищевскую находку, сказал:

— В Стокгольме я читал книгу одного учёного. Он пишет, что царь Александр Македонский из Индии пошёл в Сибирь. В войске у Александра были боевые слоны. Наверное, это их кости.

А крестьяне рассказывали, будто живёт глубоко под землёй зверь мамонт: вроде слона, но ростом с доменную печь. На голове рога. Живёт он в земле и землёю питается. Как крот, роет подземные ходы. Пещеры, которые в горах есть, это его норы. Если же мамонт подойдёт близко к свету, то умрёт. И под теми местами, где люди поселились, он жить не может — умирает.

Однако Татищев не поверил ни крестьянам, ни пленному шведу. Несколько лет он собирал и изучал ископаемые кости. И пришёл к выводу: перед ним останки каких-то неизвестных древних животных. Не случайно их находят по берегам рек: вода размывает почву и выносит кости на поверхность.

Своё «Сказание о звере мамонте» Татищев отправил в Петербург, в Академию наук. Затем его прочитали за границей — в Швеции и в Германии. Имя Татищева стало известно европейским учёным.

Живя на Урале, Татищев хотел как можно больше узнать о его природе и истории. Он первым исследовал знаменитую Кунгурскую пещеру — с факелом прошёл по её запутанным лабиринтам целую версту. Состоявшего при нём художника послал на север, на реку Вишеру, велев ему срисовать идолов, которым поклоняются жители уральской тайги — манси.

Много было дел на горных заводах. Но когда непогода и распутица приковывали к месту, Татищев садился за книги. На принадлежавшей Василию Никитичу французской грамматике сохранилась сделанная им запись: «В 1720 году, октября в 21 день, в Кунгуре, по сей грамматике начал учиться по-французски артиллерии капитан Василий Никитин сын, Татищев, от рождения своего 34 лет, 6 месяцев и двух дней».

По крыше стучал затяжной осенний дождь. Склонившись над ветхой книгой в переплёте из обтянутых почернелой кожей досок, Татищев читал:

«Как бог дал Самсону исполинство, тако Ермаку Тимофеевичу даде силу, успех и храбрость смлада. Был он вельми мужественен, и разумен, и человечен, и высокой мудрости доволен».

Старинные уральские летописи Татищев разыскал в книгохранилище Пыскорского монастыря.

Он читал:

«Князь пылемский Кихек, собрав воя числом 700 человек и подозвав с собою Мурзы Ула Сибирской земли со множеством вой, и вниде с войски своими в пермские грады, на Чердынь и Соль Камскую. Град Чердынь едва не взял, город Соль Камскую посад взяша и пожгоша, и людей множество побиша, и сёла разориша и поплениша…»

Отсюда, из разорённых набегами кочевников уральских городов, уходил Ермак Тимофеевич в поход на Сибирское ханство.

Пожелтела бумага, истлели края страниц. Но разве могут истлеть мужество и верность родине?

Перед решающим сражением Ермак обратился к казакам с такой речью: «Вспомянем, братия, обещание своё, како мы честным людям обет и слово своё даша: а отнюдь не побежати, хотя до единого всем умерети. А вспять возвратиться не можем срама ради и преступления слова своего!»

Татищев закрыл глаза и увидел синие мундиры шведских солдат, стелющийся над редутами пороховой дым, горящий взор Петра.

«Вспомянем, братия…»

Разве не о том же говорил Пётр накануне Полтавской битвы? Нет, не могут истлеть мужество и верность Родине…

Вскоре Татищев, оклеветанный Демидовым, отозван был с Урала. Вернулся он сюда лишь через десять лет.

Выплавляли медь и железо основанные им заводы, строились новые. Сидели за книгами ребятишки в Кунгуре, и в Уктусе, и в Екатеринбургском училище, которому Татищев подарил свою библиотеку.

Уральский металл помогал крестьянам осваивать целинные земли в южных и сибирских степях, гремел в бортовых залпах русских кораблей, звенел колоколами, катился ядрами, сверкал штыками, якорями вонзался в дно северных морей.

В 1735 году крестьянин Степан Чумпин открыл железную руду на горе Благодать, и Татищев поехал осматривать новое месторождение.

Руда слоями выходила на поверхность земли, торчала причудливыми глыбами, а на вершине столбами поднималась в небо. Казалось, вся гора целиком сложена из железа.

Стоя на вершине, Татищев снял треуголку. Холодный ветер растрепал букли парика. Внизу простирались голые и поросшие деревьями скалы, темнели лощины. Леса бесконечной синей волной убегали к горизонту.

Отсюда видно было вокруг более чем на сотню вёрст.

Невысокий человек со шпагой смотрел вдаль — офицер, учёный, строитель. Перед ним лежал Урал, Рифей, Каменный Пояс — удивительная земля, чьи богатства так нужны России.

И как стражи этих богатств, застыли на вершине горы Благодать огромные железные столбы…

Сажень — 2,13 м.