Лев Кассиль - Кондуит. Три страны, которых нет на карте: Швамбрания, Синегория и Джунгахора

Принц хмуро слушал его и продолжал шагать к берегу.

Пафнулин семенил чуточку позади.

– Слушай, давай поддерживать друг дружку, если хочешь, – приставал Гелька. – Знаешь, чего я тебе скажу? Подари мне твой транзистор, и я тебе все обеспечу. У меня тут везде свои ходы, со мной беды знать не будешь. А?

Принц решительно замотал головой.

– Что, жалко стало? Тебе же еще из дворца новый пришлют. Эх ты, жадина…

– Я не джадина, – рассердился принц, – ты сам джадина. У-это, так не говори…

– Ну ладно, – примирительно сказал Гелька, – там видно будет. Ты от меня, в общем, не отдаляйся, не советую. Тут, знаешь, компания не очень подобралась, я тебе честно скажу. Я бы мог, понимаешь, отдыхать индивидуально, но маме порекомендовали, чтобы я в коллективе лето провел. Сказали, что коллектив способен воздействовать. Ну и пусть себе воздействует. Тебя ведь, наверное, тоже прислали, чтобы коллектив воздействовал. А ты им не поддавайся, ты плюнь. А хочешь, так сделаем, ты меня при всех сборешь на обе лопатки? И сразу покажешь себя. Только тогда уж определенно гони мне твой транзистор. Тебе же все равно новый подарят. А ты меня можешь сбороть при всех, пожалуйста…

– А я тебя, у-это, и так сборю, – сказал с ненавистью принц и вдруг яростно кинулся на Пафнулина.

Ему был уже отвратителен этот хлипкий, гнусавый мальчишка с заискивающими глазами. Принц кинулся тем приемом, который ему показал вчера вожатый Юра, неожиданно для самого себя опрокинул Гельку на песок аллеи.

Пафнулин поднялся, отряхиваясь.

– Ну и что? – загундосил он. – Все равно тебе никто не поверит, что ты меня взаправду сборол. Скажут, что я нарочно поддался. А мне плевать до лампочки! Они меня тут все равно подлизой дразнят. Я им скажу, что поддался тебе.

И верно, никто не поверил. Ребята, которые шли к морю и все видели издали, остановились теперь на аллее, крича:

– Что, уже прилип? Подполз, стелешься, поползень…

Но уже вконец разъяренный Пафнулин заорал:

– Стану я к нему прилипать, очень мне нужно, подумаешь! К кому прилипать-то? Кокос-абрикос, желторылый туземец, дикарь!..

Принц было рванулся к нему, но, что-то, видно, вспомнив, сдержался.

Он только тихо сказал:

– Не смей, у-это, так говорить. Так только мерихьянго говорят. Плохой человек… И ты тоже плохой.

– А ты дикарь, дикарь, дикарь! – не унимался Пафнулин. – Вождишка из дикого племени!..

Ребята сгрудились вокруг них. И уже решительно проталкивался вперед Ярослав Несметнов, приговаривая на ходу:

– А ну, Гелька, кончай, кончай живо!

Вдруг откуда-то появилась Тонида:

– Эй ты, Граф Нулин, не больно-то дразнись! Там твои родители приехали на собственной персональной. Так и сказали вахтеру дяде Косте у ворот: «Позовите нашего сыночка, скажите ему, что мы приехали вольным порядком и обосновались тут на денек дикарями». Так что ты-то и есть самый настоящий этот дикарь, природный дикарь.

– А ты, подумаешь, хи!.. Принцесса, – не сдавался Пафнулин.

Тонида двинулась угрожающе на него:

– Уж не знаю, кто я, только вот не виновата, что твои папочка с мамочкой сами себя дикарями объявляют.

Гелька решил бить по самому больному:

– Вот именно, что ты – не знаю кто. Слышали? Ловко! Сама сказала. За мной дикарями не дикарями, а приехали, а за тобой никто не пригонит. Потому что ты безродная – подкидыш!.. Именно – «не знаю кто». Ты же ничья…

И вдруг Тонида, всегда готовая отбрить любого обидчика, вспыхнула вся, беспомощно посмотрела на ребят… Одной рукой она схватилась за плечо, словно ее больно ушибли, и зажала в сгибе локтя закушенные губы.

Тараска посмотрел сперва на нее, потом на Гельку.

– Ты чего говоришь?! Это ты всегда сам ничей – ни вашим, ни нашим… поддавашка!

– Не хочу я с тобой связываться, рахитик, – надменно изрек Гелька, с опаской поглядывая на окружавших их ребят, и побежал к воротам парка, за которыми его ждали приехавшие родители.

Ребята, потоптавшись возле Тониды, которая продолжала стоять, уткнув лицо в сгиб руки, медленно побрели к морю. И только принц Дэлихьяр остался. Он тихонько подошел к Тониде, покашлял. Снова отошел. И опять приблизился.

– У-это, – почти шепотом начал он, – ты не надо… У-это, я тоже, как ты, тоже нет папа-мама. Тоже ничей, как он сказал. Маму, у-это, плохие убили. Она была против очень мерихьянго, они ей давали пить, у-это, яд… отравляли. Я слышал потом, люди тихо сказали, у-это… тихо сказали, а я все слышал…

Тоня медленно отняла от лица словно затекшую руку, подняла голову. Она стояла, отвернувшись от Дэлихьяра, чуть скосив назад через плечо взгляд.

– А я его правда положил, сборол, – опять заговорил принц. – Честная правда, клянусь солнцем и луной! Я его сильно так – и поклал. Мне Юра покажет еще прием, я буду сильный самый… Хочешь, я его бац-бац, если он тебе плохо скажет?

Тонида медленно обернулась и долго смотрела на принца. Длинные брови ее перестали тесниться. И лицо как будто стало доверчиво приоткрываться. Она все смотрела на принца.

Вот он как родился, так уже был тем и знаменит. А она долго даже не знала, где родилась, у кого. А в общем-то, они оба оказались чем-то схожими. Как ни странно, а этот смуглый, грустноглазый мальчишка из далекой заморской страны, родившийся во дворце, но тоже почти не знавший, что такое слово и ласка матери, был сейчас чем-то близок и странно родствен ей.

– Ты на меня не серчай, что я тебя вчера так, – сказала она глуховато. – Хочешь, можешь ударить меня. – Она подняла голову и подставила щеку. – Только, уж конечно, не потому, что ты принц… – Длинные ее брови, и без того сходившиеся на переносице, теперь сомкнулись совсем над плотно закрытыми глазами.

– Нет, нет, я, у-это, так не хочу! – пробормотал принц, тряся головой. – Так у нас слуга говорит, когда его по щеке… Я так не хочу.

– Ну и ладно. – Она вдруг глянула на него весело и по-свойски. – Пойдем тогда камешки собирать, может, сердолик найдем или Куриного бога. Пошли, а?

И они побежали к морю.

А между тем мамаша Гелика уже бушевала в кабинете начальника лагеря, нервно открывая и захлопывая пасть своей огромной цветастой сумки.

– Вы не находите, что это выглядит по меньшей мере странно? Мой мальчик, сын советского работника, занимающего видное место, живет в матерчатой палатке, где все продувается сквозняком и куда может заползти любая сороконожка вплоть до скорпиона, а какой-то принц, иностранец, разумеется капиталистического происхождения, размещен на даче со всеми удобствами! Действительно, как говорится, в царских условиях.

Начальник пытался урезонить ее:

– Должен вам сказать… Простите, не знаю вашего имени-отчества… Ольга Федоровна? Так вот, Ольга Федоровна, мы стараемся для всех ребят создать, как вы выражаетесь, царские условия. Но здоровые мальчишки предпочитают жить по-лагерному, по-походному, у моря, чтобы оно у них под самой подушкой шумело, чтобы волны в полог стучали. Ну, а в дачах мы размещаем менее закаленных, более слабых. Впрочем, как желаете… Можно и вашего сынка устроить. Вы не обижайтесь, но должен вам сказать, что сынок ваш в тысячу раз больше принц, чем этот самый Дэлихьяр из Джунгахоры.