Владислав Крапивин - Шестая Бастионная

Локоны Юроса слегка растрепались на бегу, но это придавало ему еще большую живописность.

– Митька, смотри! – восхищенно выдохнул я. – Если бы мы не знали, кто скрывается за такой образцово-показательной внешностью, то решили бы наверняка: это самый примерный пионер-отличник славного города-героя… Надолго ли только хватит такой образцовости?

– Дня на три, я думаю, – здраво поразмыслив, сообщил Юрос.

– В таком случае я просто обязан запечатлеть для потомства столь редкое явление. Сядь… Стой, что ты делаешь, балда!

Юрос, желая сесть на парапет, собрался подмести его букетом.

– Чучело! Тебя и на день-то не хватит, не то что на три…

Я подмел бетонный уступ веником из сорванной полыни. Юрос уселся с букетом в обнимку.

– И Митьку дайте…

– С Митькой ты снимался тыщу раз. А сейчас он тебя, такого красивого, будет своим видом дискредитировать.

– Что будет? – подозрительно спросил Юрос.

– Сиди, не вертись… – Я щелкнул «Зенитом» раз, второй. – Все. Мчись в родную школу, ибо ученье свет…

– Свет – это завтра, а сегодня собрание… Эй, Нась, Сандалик! Подождите! – Юрос увидел своих друзей – Настю и Саню Дальченко – и помчался за ними.

А мы с Митькой зашли за Олегом и отправились в яхт-клуб. Выход в море в тот день не состоялся. На яхте обнаружились кое-какие неполадки, пришлось заниматься всякими корабельными работами. Я не жалел. Мне нравилось в яхт-клубе, расположенном среди остатков старинной Александровской батареи. Тем более, что под боком был маленький чистый пляж: поработал, потом окунулся в море, позагорал на песочке…

Домой к Вихревым вернулись мы к обеду. И сразу увидели Юроса. И разом горько охнули. Юрос был совсем не тот, что утром. И дело не в том, что он сменил парадную школьную одежду на привычную – полинялую и мятую. Исчезли его локоны. Остатки крупных темных завитков торчали нелепыми рожками и запятыми.

– Что с тобой? – озадаченно выдохнул Олег.

Пришедший с нами бородатый старпом дядя Миша выразился определеннее:

– Кто тебя так обглодал, юнга?

И Юрос поведал горькую историю.

Оказалось, что ни пышный букет, ни нарядный облик не усыпили бдительности педагогов. Она, эта бдительность, служила тому, чтобы «внешность учащихся соответствовала установленным правилам». Внешность Юроса не соответствовала. Из-за волос. Их длина превышала отмеренные педагогическим руководством нормативы. И завуч предписала Юросу и еще целому ряду неудачников «завтра явиться в школу в том виде, в каком положено».

Что делать, повела мама беднягу в парикмахерскую. И оттуда он вышел… вот таким, как сейчас.

Когда мы умывались и готовились перекусить, Олег ругал бестолковых педагогов, школьные правила, украинское и союзное министерства просвещения и заодно советскую власть в целом. Правда, делал он это вполголоса, чтобы Юрос не слышал.

Он и не слышал. Вернее, не слушал. Забрал Митьку и умчался на двор. Судя по всему, он был огорчен случившимся меньше, чем мы.

За обедом Олег продолжал критиковать существующие порядки и выражал надежду, что долго они не продержатся, наступят новые времена.

– Только будут ли они лучше старых, – пророчески вздохнула Люба.

Сидевший с нами Алька заметил, что до тех времен, какими бы они ни были, Юрос успеет обрасти. Это всех несколько утешило. Кроме того, мы с капитаном Вихревым и старпомом Мишей утешили себя еще и другим, испытанным способом. И расстались до завтрашнего утра.

А назавтра мы с Митькой опять повстречали Юроса. Почти там же, где накануне. Столь же нарядного. Только вместо букета был у него набитый учебниками портфель. И не было, конечно, прежних кудрей.

Сейчас было особенно заметно, как стрижка повредила Юросу. Голова выглядела слишком маленькой, шея тонкой, уши оттопыренными. Да и весь он казался угловатым, длинноруким и длинноногим. Этакий нескладный Пиноккио (только без длинного носа). Но все же это был прежний жизнерадостный Юрос. Он опять подлетел ко мне, тормознул на ракушечнике слегка поблекшими кедами. И я уверил его – не совсем искренне, – что он по-прежнему великолепен.

– Тогда снимите меня еще раз! На память о первом сентября! – И встал рядом с уличной скамейкой. Я опять пощелкал «Зенитом».

– А теперь давайте вместе! С Митькой!

Я поставил «Зенит» на бетонное ограждение, завел пружину автоспуска. Юрос ухватил Митьку и поспешно встал перед объективом. В ту же секунду случилось совершенно неожиданное. Рядом с аппаратом уселся растрепанный воробей, а в следующий миг на воробья прыгнул из сурепки серый клочкастый кот!

Это был один из тех полубродячих котов, которых немало водится в Севастополе. Опытный охотник. Но и воробей был не промах. Он взлетел, потеряв одно перышко. А кот, промахнувшись, лапой вмазал по аппарату. «Зенит» застучал по ступеням. Я с негодующими воплями подхватил его. Кот, прижав уши, метнулся вверх по лестнице, но через десяток ступеней сбавил скорость, остановился и сел. И нахально глядя на нас, принялся вылизывать заднюю растопыренную лапу.

– Пошел отсюда, Базилио драный! – Юрос бросил в кота пустой раковиной улитки. Промахнулся. Базилио всем своим видом показал, как он презирает нас.

Я стал проверять аппарат. Затвор исправно срабатывал от обычной кнопки, но рычажок автоспуска заело – ни туда, ни сюда.

– Видать, не судьба, – вздохнул я. – Ладно, починю, тогда снимемся. Торопись в любимую школу, а то опоздаешь к первому звонку.

И Юрос поскакал по спуску. А я двинулся к Олегу. И через час мы были уже на «Фиоленте», за бонами Северной бухты, на внешнем рейде.

Сперва казалось, что это будет спокойное прогулочное плавание: пройдемся в сторону Феодосии на сколько хватит времени, покупаемся в открытом море, ухватившись за брошенный с кормы капроновый конец; порадуемся жаркому солнцу, умеренной волне и ровному теплому зюйд-весту…

Так сперва все и было. Мы взяли курс на север, оставили позади Константиновский мыс, миновали Укчуевку и пошли вдоль обрывов Качи, с которых бабочками слетали разноцветные дельтапланы.

А после обеда сделали поворот и двинулись обратным курсом – бейдевинд правого галса.

Качать стало заметнее. Волна шла почти навстречу, да и гребни сделались повыше, замелькали барашки. Ветер между тем заходил к весту. Потравили грот и стаксель, побежали быстрее. Крен стал сильнее, с наветра несколько раз влетела на палубу пена.

– Эт-то уже интересно, – сказал капитан Вихрев. Сам встал к штурвалу, а матросам (и мне в том числе) велел быть внимательнее на шкотах и «не копошиться, ежели что…».

Я радовался. Напоследок, перед расставанием, Черное море подарило капитану «Фиолента», и мне заодно, славную погодку – ощутимую волну и «самый тот» ветер.