Геннадий Машкин - Синее море, белый пароход

Листья на деревьях побагровели. А дальше, за языками света, была жуткая темень.

– Люди! – кричал Рыбин. – Не видете, что ли? Горю!..

Черные фигуры людей сбегались к Рыбину. Я летел туда же. Дом пылал, точно его полили бензином.

Полыхнула крыша. Лицо обдало жаром. Я закрылся ладонями и чуть не сбил Дину. Она стояла в ночной рубахе посреди дороги, прижимая к себе большую японскую вазу. В глазах у нее можно было увидеть весь пожар. Губы ее дрожали, как от холода.

– Мои бусы, мои бусы… – повторяла Дина.

Сзади загремел колокол. Я еле успел отскочить от колес пожарной машины. На ней густо сидели пожарники и еще кто-то в тельняшке, усатый. Да это ж Семен! Не дожидаясь, когда остановится машина, он спрыгнул на землю и кинулся к дому Рыбина.

Пламя заплясало на бронзовых касках японцев-пожарников. Машина стала возле пожарной колонки, пожарники стремительно раскатали шланг и привинтили его к колонке. Плоский шланг надулся.

Мне в лицо ударил фонтанчик воды из дырки.

Здоровенный японец-пожарник боролся с озверевшим брандспойтом, как укротитель с удавом. Тяжелый жгут воды замолотил по пламени. Однако горящие балки только злее затрещали. Мне показалось, что японцы заливают огонь не водой… И я попробовал фонтанчик на язык. Холодная вкусная вода.

Из самого пекла выскочил Рыбин. Его пуловер, накинутый прямо на голое тело, дымился. Руки прижимали к груди какие-то тряпки. Пожарник направил брандспойт на Рыбина. Но тот заорал и повернулся спиной, спасая от воды тряпки.

– Дом поливайте! – орал Рыбин. – Не свое, так не жалко?

Он подбежал к Дине и сунул ей тряпки на вазу.

– Стереги, а то растащат, – сказал он жене и кивнул головой в мою сторону.

Я оглянулся. Сзади стояли японцы из соседних домов. Рядом с ними остановились наши: мама и бабушка. Блеснули стекла очков Ивао. Сумико глядела в мою сторону. Увидев ее, я кинулся помогать Семену и отцу заливать крышу сарайчика водой. Огненные ошметки летели по ветру на сарай. Семен окатывал его из ведра, которое передавал ему отец, а отцу по цепочке – японцы.

– Вася, – хныкал Рыбин под руку отца, – я говорил – подожгет… Он и вас подожгет, вот увидишь…

– Становись в цепь, – ответил ему отец и окатил себя водой.

– Полкуля табаку у меня в доме осталось, – причитал Рыбин, размазывая по лицу сажу. – Может, сходим, Гера? Проявим геройство, а? Обмотаемся тряпками, обольемся водой…

Ну где раньше мог я видеть Рыбина? Я поглядел на отца: что он скажет?

– Не выдумывай! – оборвал отец дружка.

– А ну, отойди, не морочь парню голову! – крикнул Рыбину Семен. С кончиков его усов капала вода.

Я цвиркнул слюной, как Семен, и отошел. В цепь мне становиться тоже не хотелось. Там и без меня хватало народу. Я побегал вокруг пожарников, но и там подходящей работы не нашлось. Оглянулся на Сумико. Ее не было на прежнем месте. Тогда я сел на шланг и зажал пальцем фонтанчик.

Пожарники оставили дом догорать и перевели струю на сарайчик, потому что искры полетели гуще и дальше.

Цепочка во главе с Семеном и отцом сползла к дому, что был расположен ниже по склону. По цепи ходило всего три ведра.

– Несите ведра, черт вас подери!.. – кричал отец. Мокрый чуб лез ему на глаза.

Рядом сверкнуло ведро. Я повернул голову и увидел Ге. Он нес оцинкованное ведро двумя руками перед собой. Багряные волны перекатывались по его черному кимоно. Ивао взял ведро у отца и отнес его в цепь. Сумико поддерживала отца под локоть. Ге бормотал, печально изгибая брови, но за треском пожара, криками, звяканьем пожарных топоров и багров его не было слышно. Но по изгибу губ я догадался, что он повторяет свое:

– Конец миру, конец, конец, конец…

К нему подошла бабушка. Она что-то говорила и качала головой. Ге тоже качал головой. Откуда-то к ним подскочил Рыбин. Он закричал, размахивая мокро блестевшими мускулистыми руками перед Ге:

– А ну говори, японская морда, где прячется Кимура?! Скрываете поджигателя, да?!

Ге заслонился рукой. Согнутые пальцы бросили кривые полоски тени на его лицо.

– Бог с тобой, Афоня! – громко сказала бабушка, наступая на Рыбина. – Опомнись! Грех напраслину возводить.

Ивао и Сумико повернули отца к нашему дому. Скоро они растворились во тьме.

Из желтого пламени проступил красный скелет дома. Потом скелет рухнул, взметнув ворох искр. Пожар пошел на убыль. Пожарники вытирали пот рукавами брезентовых курток. Семен и отец вылили друг другу на головы ведро воды и подошли к бабушке. К ним присоединилась и мама. Шум вокруг пожара стихал. Темнота шла на огонь.

– Боже мой! – сказала мама и закрыла глаза ладонями. – Куда мы заехали? Перетряслась я вся.

Отец пятерней зачесал назад свой чуб и пропел вполголоса:

– Комедию перед женой ломаешь? – повысила голос мама. Подбородок ее наморщился. – Детей тебе не жалко… Уедем мы. Сынок, – она повернула ко мне голову, – назад поедем?

Семен смотрел на меня с интересом, отжимая кончики усов. Я промолчал и только огляделся: не вернулась ли Сумико?

Отец сгибал и разгибал свою правую руку, помогая левой.

– Наживали, наживали люди добро, – бормотала мама, – и все в дым превратилось.

– Афоня парень шустрый, – весело ответил отец, взмахами разогревая руку, стянутую судорогой. – Быстро поправится. Табаку у него насажено в два раза больше, чем у нас.

– Через жадность свою они сгорели, дочка, – сказала бабушка, затягивая узелок косынки. – Афоня не гребует ничем. Макитру с углями у старичка нашего полоумного унес… За стакан махры. – Она подняла глаза на небо с вновь проступившими звездами и перекрестилась. – Господь покарал.

– И я думаю – сам бог, – тягуче поддержал бабушку Семен.

– Дурак только мог подпалить, – хмуро отозвался отец, разминая кисть сведенной руки. – А Кимуру дураком не назовешь…

– Сам себя Афоня подпалил, – сказала бабушка, качая головой. – Макитрой и поджег… Перевернул невзначай или что…

Я хотел подтвердить, что видел, как Рыбин унес жаровню с углями. Но тут подошел Рыбин с Диной. Дина не расставалась с фарфоровой вазой. Она хлюпала носом. Волосы ее распустились, как у русалки.

Увидев Рыбиных, Семен отошел к пожарникам.

– Куда нам теперь? – спросил Рыбин и уронил голову на свою широкую грудь. – Хоть на материк возвращайся… Не огород бы, плюнуть на этот Сахалин…

– Говорила: давай жить тихо-спокойно у мамы, у папани. – У Дины вырвался стон из груди. – Нет, отделиться захотел… У папани собаки двор охраняют, а тут мы как на ладони-и-и…