Геннадий Машкин - Синее море, белый пароход

– Дети, вы должны себя беречь, – сказал Кимура по-японски. Его рябинки темнели на лице, как свинцовая дробь. Он повторил свое изречение и по-русски, глядя сверху мне в глаза.

Ивао и Сумико давно уже знали, что я понимаю по-японски. Значит, они ему не говорили, что я понимаю по-ихнему.

– Кимура-сан, – сказала Сумико, – мы рыли туннель в Японию и нашли гранату.

У Кимуры застыло лицо, как у японской куклы. Он, видно, долго не понимал, но в конце концов улыбнулся, да так, будто у него болели зубы.

– Не надо туннель, – ответил он, вставая, – за нами пришел пароход. Вы не забыли, что мы уезжаем?.. Идемте.

Ивао сходил за гэта дяди. Он поставил их Кимуре под ноги. Тот всунул пальцы ног под полоски кожи.

– Может, мы поплывем на другом пароходе? – спросила Сумико, пересыпая песок из одной руки в другую.

– Мы плывем сегодня, – ответил Кимура и кивнул на рыбачьи фанзы. – Может быть, ты хочешь остаться с русскими, как эти наши голодранцы?

Мочки ушей Сумико налились кровью. Она вскочила и пошла к сетям, на ходу надевая легкое кимоно. Песчинки налипли на ее шоколадные икры.

Кимура двинулся за ней. Гэта пришлепывали по белым пяткам.

Ивао насадил очки на приплюснутый свой нос и показал мне рукой на мутное пятнышко за кормой баржи.

– Рыба, – сказал он и замахал в воздухе руками, будто плыл в ту сторону. – Собирай и кушай! – Он повернулся и побежал за своими, переваливаясь в песке.

Когда они скрылись за фанзами, Юрик захныкал.

– Перестань! – прикрикнул я на него и обследовал на коленях лунку. Там больше ничего не было, кроме стреляной гильзы и обломка панциря краба.

– Говорил, как на белом пароходе, а тут гранаты… – прогнусавил брат. – Я думал, она игрушечная.

– Такими делами не шутят, – сказал я.

– Виноват я, что ее тут зарыли? – оправдывался Юрик, набирая в кулак песку и выпуская его тоненькой струйкой.

– Ты, конечно, не виноват, – согласился я, но тут же сдвинул брови. – В следующий раз без меня не смей вертеть!.. Иначе будешь сидеть в своей корзине.

– Смотри, сколько рыбы оглоушило, – облегченно сказал Юрик, показывая на грязное пятно, где плавали словно бы клочки бумаги. – Люблю жареную рыбу.

Я завязал свою выцветшую майку с одного конца и с этой сумкой вошел в воду. Тут я вспомнил, что Сумико нет, снял трусы и швырнул Юрику. Теперь можно было купаться так, чтобы вся кожа загорела. Хотя теперь уже не загоришь – конец лета. По ночам море закутывалось туманами и с неохотой раскрывалось по утрам. Через два денька – в школу.

Я повернул голову, чтобы посмотреть на школу. Она желтела на склоне тесаными своими стенами. Ее построили недалеко от нашего дома. Быстро смастерили. Навезли бревен. Пришли плотники – японцы, корейцы, русские, – и только щепки засверкали. Старая школа японцев была такая ветхая и холодная, что в ней запретили заниматься. А в новой сложили печи из кирпича и назвали ее в честь Семена. Школа имени Семена Ивановича Щавелева. Трудно мне придется: надо будет на четверки учиться. Нельзя же в школе Семена тройки и двойки получать. И перед японцами не хочется быть слабаком. А их много будет учиться у нас. Некоторые рыбаки совсем не хотят переезжать в Японию. И япончата ходят гурьбой осматривать новую школу. Я сам, когда прохожу мимо, заглядываю в классы. На хорошем месте школу поставили. Из окон море видно до самого острова Птиц и еще дальше. Если смотреть не мигая, смотреть, смотреть, то начинают в голубом просторе выступать сопки Хоккайдо. И я думаю, что скоро уплывет туда Сумико. И навсегда… А может, Кимура вдруг захочет остаться? Нет, чудеса бывают только во сне.

Я взглянул на пароход, который пришвартовывался, и бросился в воду. Под рукой у меня встрепенулась полуоглушенная камбала. Я сначала испугался, дернулся в сторону, но потом подобрал камбалу. Быстро подбился к тому месту, где граната подняла со дна муть, водоросли, камбалу, бычков, налимов и окуней. Юрик бегал по берегу и кричал мне, где еще всплыла рыба.

Майка моя раздулась. Я еле подволок ее к берегу. Юрик накинулся на рыбу, взвешивая ее в руке.

– Ого-го! Еще живая…

Я растянулся опять. Песчинки впились в кожу.

Загудел японский пароход. Я вздрогнул. Вдруг перехватило горло: Сумико уплывает! Может статься, мы никогда больше не встретимся. Как же это так? Жизнь будет идти, наши ноги – топтать одну землю. Неужели нам нельзя встретиться потому, что мы будем жить на разных берегах?..

– Пойдем домой, Юр, – сказал я, – а то рыба протухнет.

– Пойдем, – ответил он. – Все равно скучно как-то стало.

Он взвалил на себя рыбу и потащил. С узла стекала тоненькая струйка воды. Юрик пыхтел, но не сдавался. Я забрал у него майку с рыбой уже на подъеме.

– С такими темпами ты и в самом деле станешь капитаном, – похвалил я его.

Брат начал ломаться передо мной. Он обегал меня, скакал на одной ноге, кидал камни, кувыркался в желтой траве.

Я хмуро улыбался, глядя на его выкрутасы.

У дома мы столкнулись с отцом, который доказывал что-то Кимуре. Он трепал Кимуру за плечо, приговаривая:

– Ано-нэ, нельзя так… Выпить на прощанье надо, твоя понимай? Кто тебе помог документы оформить на отправку? Я! В первую очередь, как обещал Семен… Семен обещал тебя в первую очередь на Хоккайдо отправить… Выпьем за Семена, и мир заключай, мир…

Кимура щерил свои полукоронки и кивал.

– Хорошо, капитан, мир, – отвечал он. – Кто старое помянет, тому глаз вон.

– А вот и жених наш пришел! – воскликнул отец, увидев меня. – Мы Сумику не отпускай… – И знал отец, что Кимура хорошо понимает его, а коверкал язык. Считал, наверно, что ближе они так друг другу.

Я прошмыгнул мимо них, поднялся к себе и высыпал рыбу в общую кучу на циновку возле печки. Мама и бабушка стучали ножами. С того дня, как мама поступила на рыбозавод, у нас в комнате запахло рыбой, солью и морской тиной. И сегодня уже шипела на сковородке рыба.

Я стоял на веранде и прислушивался к звукам нашего дома. Внизу заколачивали что-то. Удары отдавались у меня в груди.

– Надо б старичку еще ден семь повторить заговор, – сказала бабушка маме, переворачивая рыбу на сковородке.

– И ты думаешь, твои заговоры помогли? – спросила мама с хмыком.

– Кто его знает! – ответила бабушка.

А я думал, она ответит: «На все божья воля». Заскрипела лестница, и разлетелся по дому голос отца:

Пронзительным голосом отцу подпевал Юрик.

– Мать, – закричал отец, входя в комнату, – гостей встречай!

– Каких еще гостей? – Мама нахмурилась, потом беспомощно огляделась по сторонам. – Ни стола нормального, ни стульев…

– Проводины соседям справлять будем, – сказал отец и потер руки. – Вот проводим наших японцев, тогда и переоборудоваться начнем. По мне, так и с японской обстановкой хорошо.