Евгений Титаренко - На маленьком кусочке Вселенной

Легкий стук на крыльце в такой ранний час немножко удивил ее. Она подумала даже, что стук почудился ей, но все же прошла в сенцы и, застегнув наглухо платье-халат, открыла дверь.

Димка стоял на крыльце, а Ксана внизу, против двери. Димка глядел на учительницу, Ксана – под ноги себе, в землю.

– Здравствуйте, – сказал Димка.

– Здравствуйте! – ответила Надежда Филипповна, скрывая за приветливой улыбкой растерянность. Краем уха она слышала, что Ксана дружит с новеньким. Но увидеть их в это время у себя…

– Мы к вам… – сообщил Димка.

Ксана за время этих переговоров не проронила ни слова. Румянец, вспыхнувший было на ее щеках, тут же сбежал.

Распахнув дверь настежь, Надежда Филипповна посторонилась.

– Заходите! Ксана, заходи! – добавила она, потому что Димка поглядел на Ксану.

Не поднимая глаз на учительницу, Ксана прошла мимо нее в комнату и остановилась у порога. Димка последовал за ней. Надежда Филипповна, прикрывая за собой двери, вошла последней.

Выдвинула от стены два обитых кожей стула:

– Садитесь.

Димка, переступив с ноги на ногу, замялся.

– Ксана, проходи и садись! – повторила Надежда Филипповна.

Та искоса взглянула на Димку, прошла и села на уголок.

Все в доме учительницы было строгим: строгие книги на полках вдоль стен, строгие темные шторы на окнах.

– Мы к вам… Ну, вот Ксана… поговорить, – сказал Димка, оставаясь у порога.

Надежда Филипповна поглядела сначала на него, потом на Ксану.

– Так, может, ты пойдешь, Дима?

– Я? – Он снова замялся.

Машинально тиская в руке косу, Ксана еще ниже наклонила голову.

– Я, наверно, пойду… – сказал Димка. Но, переступая порог, дважды вопросительно оглянулся на Ксану: – До свиданья…

– До свиданья, – ответила Надежда Филипповна.

Долгая минута прошла в молчании.

– Что случилось, Ксана?..

Не поднимая головы, Ксана хотела что-то сказать, но не могла. И лишь бессознательно дергала себя за косу. Надежда Филипповна остановилась напротив, так что их разделял стол.

– Ксана… – повторила учительница.

– Меня выгнали… – шевельнула деревянными губами Ксана. И, сдерживая озноб, который опять возвратился к ней, добавила: – Мама… вчера… из дому…

Надежда Филипповна почувствовала напряжение в стиснутых челюстях, заставила себя расслабиться. Не хватало еще ей потерять контроль над собой!

– За что?

Ксана не ответила.

– За что, Ксана? Ведь я должна разобраться.

Та с трудом повела плечами: «Не знаю…» Потом сказала в пол:

– За Диму…

– Так… – Надежда Филипповна шагнула в сторону, потом назад. – И где же ты была эту ночь?

– Сначала на дамбе… – чуть слышно проговорила Ксана и, уже не сдерживаясь, беззвучно заплакала.

– А потом?

Ксана подняла голову и, смахивая слезы то одной рукой, то другой, рассказала:

– Потом Дима нашел меня… И пошли к Валере… В саду поспали… На скамеечке…

– Что же вы сразу не пришли ко мне? – упрекнула Надежда Филипповна.

– Мы не думали сразу… А утром решили. Дима сказал… – Слезы текли все обильней, и смахивать их приходилось все чаще.

Надежда Филипповна подумала, что Дима молодец, но жаль, что соображает с опозданием.

– Ну ладно, успокойся. – Надежда Филипповна улыбнулась, хотя у самой тоже предательски защипало в глазах. Ученицу ее все сильнее охватывала дрожь, и она уже буквально тряслась, едва владея безвольными руками, чтобы утереть щеку.

А ответила голосом «твердым», словно глаза ее плакали сами по себе, тело билось само по себе, а она вовсе не волновалась. Даже повела непослушной головой:

– Я успокоюсь… Это я только замерзла на скамейке… – Но звучало это нервно, с повышением интонации к концу каждой фразы, чтобы голос не сорвался.

Скрывая собственную слабость, Надежда Филипповна обошла вокруг стола и, обняв Ксану за плечи, прижала к себе.

– Успокойся… Ведь все позади теперь! Да и ничего страшного не случилось. Ты же сильная, а?

Ксана благодарно глянула на нее снизу вверх, кивнула.

– Ну вот. Давай попьем чаю, и ты согреешься. Ведь скоро на занятия! – напомнила учительница. И почувствовала, как на мгновение Ксану даже перестала бить лихорадка, до того напряглась она.

– Я не пойду на занятия, Надежда Филипповна!

– Да я не о тебе! Я о себе. Попьем чаю, ты останешься, отдохнешь немного, а я пойду. Улажу кое-что. Меня-то ведь не освобождали от занятий!.. А пока вернусь, ты здесь почитаешь. Суп разогреешь себе на керогазе. Хорошо? Ну!

После внезапного напряжения Ксаной сразу овладела слабость, и, вздрагивая время от времени и тихонько всхлипывая, она кивнула:

– Я почитаю…

– Вот и отлично! А то уж будто земля наша кормилица перевернулась. Давай вместе на стол накрывать: ты – скатерть, я – посуду, потом распределим, кому что дальше.

Утирая глаза, нос, Ксана улыбнулась.

По пути в Шахты Димка забежал на Маслозаводскую, чтобы посвятить Валерку в события. А тот нашел постель неразобранной и до его прихода мрачно размышлял, куда они делись…

– Я вылез на скамейку, а Ксана побоялась одна, – объяснил Димка.

Валерка вздохнул:

– Хоть бы одеяло взяли…

К этому времени пришла с работы тетя Вера. Выглянула из кухни, чтобы посмотреть на Димку. Посмотрела, ничего не сказала. Да и что было говорить?

Велосипед свой Димка нашел целехоньким в кустах по левому склону дамбы. Тропинкой въехал на Долгую. Был примерно тот самый час, в который он по обычным дням вставал, чтобы не спеша умыться, позавтракать, собрать учебники… Дома его, конечно, ждали.

Мать, если и заготовила упреки, в ожидании растеряла их. А отец, которому пора было на работу, глянул сразу требовательно и сурово: мол, докладывай.

Димка, не вдаваясь в подробности, рассказал им, что, как. И, обращаясь не столько к матери, сколько к отцу, заключил:

– Не мог же я оставить ее одну?

Отец, не ответив, поднялся. («М-да-с-с!») Молча надел кепку, плащ. Но когда оглянулся, суровости в его лице уже не было.

– Думай не за одного себя – думай за всех, кто с тобой. – И, выходя за дверь, добавил: – О матери тоже думай.

Мать, оставшись один на один с сыном, попыталась узнать подробности. Но у Димки на этот случай имелась проверенная опытом защита: «Тороплюсь, мам…», «Некогда, мам…».

Только для того, чтобы успокоить Ксану, Надежда Филипповна сказала ей, что все позади, ничего страшного не случится. Сама она вовсе не была уверена в этом и, шагая к домикам, гадала, чем могут обернуться события. В домиках, несмотря на тяжелый характер Ксаниной матери, учительница надеялась уладить все без особых усилий. Пугало другое: сколь широко успела распространиться эта история. Характер матери – это одна проблема, а характер дочери – другая, не менее трудная. Характер это замечательный, сложившийся, не вязкий, как тесто, из которого сегодня можно лепить одно, завтра другое… И раз в школу она не пошла, значит, история эта уже вышла за рамки домашних отношений…