Евгений Титаренко - На маленьком кусочке Вселенной

– Как в английском парламенте, – меланхолично заметит по этому поводу Павел Петрович. – Себе, что ли, фракцию создать?

А утративший веру в свои возможности Антон Сергеевич будет думать: может, эти группировки – своего рода шаг вперед? Может, это следствие педагогической активности, борьбы мнений? Уж очень тихо-мирно жили ермолаевские учителя.

Софья Терентьевна зашла к нему в кабинет с мелко исписанной тетрадкой в клеточку. Как выяснилось, это был конспект лекции «О дружбе и любви». Софья Терентьевна имела желание прочитать свою лекцию для восьмиклассников.

При одном взгляде на молодую, вызывающе красивую физичку Антон Сергеевич готов был впасть в уныние.

Он дал свое согласие на лекцию.

Услужливый физрук тут же вывесил объявление в коридоре, что после пятого урока состоится вечер. Но, полагая, что о любовно-дружеских отношениях имеют крайне смутные представления не одни восьмиклассники, Софья Терентьевна пригласила на вечер все старшие: седьмой, восьмой, девятый и десятый классы. Прочитав это объявление, Надежда Филипповна взбунтовалась. И, не найдя смысла в никчемном канцелярском споре, направилась по стопам Софьи Терентьевны к директору.

Антон Сергеевич аж съежился за столом.

– Бедный я, бедный! Говорят, есть такие счастливые руководители, которые тумаки раздают, устраивают накачки, нахлобучки. А тут наоборот! Всю жизнь подчиненные вешают мне тумаки, накачивают, нахлобучивают…

– Мне не до шуток, Антон Сергеевич. Зачем понадобилась эта скоропалительная лекция? Именно сегодня! Именно теперь, когда и без того в школе нездоровые толки на эту тему!

– Вот-вот, – согласился Антон Сергеевич, – как раз подобными доводами и обосновала свое намерение Софья Терентьевна!

– Но ведь пересуды идут не о вообще, пересуды идут о двух живых людях, моих учениках! Глупцу будет ясно, что лекция имеет прямое отношение к их истории. Вместо того чтобы прекратить этот балаган, мы взвинчиваем страсти!

– Надежда Филипповна! До чего же убедительно Софья Терентьевна мне только что доказывала обратное…

– Но сами-то вы что думаете об этом?

– Я? Я стар. Я очень стар. Я, кажется, уже разучился думать… Но признайтесь, Надежда Филипповна, вчера я поддержал вас на педсовете. Ведь я должен был согласиться с предложением Софьи Терентьевны?.. Ну не могу же я драться с ней по каждому поводу! В конце концов, ничего страшного эта лекция не представляет. Напрасно вы преувеличиваете. Пускай Софья Терентьевна потешит себя… А прохвостам нашим будет, в общем-то, интересно.

– Мне вас жалко, – сказала Надежда Филипповна.

– Мне себя тоже жалко, – уныло согласился Антон Сергеевич.

Люди иногда здорово заблуждаются. Возомнишь, например, о себе, что ты прирос к коллективу или там к школе, что без тебя они вроде бы и существовать не могут, а в один прекрасный момент вдруг – раз-раз! – и ты уже вышвырнут: тебя в школе нет, ты можешь катиться в любую сторону, а школа по-прежнему существует, живет и, возможно, даже не ощущает, что тебя не стало… Так бывает не только со школой и не раз в жизни, но привыкнуть к этому невозможно.

Забрать свое свидетельство оказалось делом несложным. Правда, Димке помогла Надежда Филипповна. Она же позаботилась о его будущем, вручив записку для директора шахтинской школы.

Первые два урока были свободными у Надежды Филипповны, поэтому она сидела в канцелярии, когда пришел Димка.

– Не передумал?.. – спросила Надежда Филипповна, адресуясь больше к себе, нежели к Димке, поскольку до сих пор колебалась в многочисленных «за» и «против». Некоторое время в канцелярии, кроме них, была еще преподавательница химии, потом она вышла.

– Что думать… – мрачно ответил Димка. Соврал: – Мне – что там, что здесь. Я – как лучше… – И вопросительно глянул на учительницу.

– Да, так будет, наверное, лучше, – ответила Надежда Филипповна, вспомнив предстоящую лекцию. – Тебя Антон Сергеевич просил зайти. А как устроишься на новом месте, загляни ко мне. Хорошо?

– Хорошо, – сказал Димка, выворачивая наизнанку многострадальную кепку, с которой он не расставался.

– Ксанка сегодня на занятиях, – сказала Надежда Филипповна. – Выглядит, по-моему, хорошо. Так что ты не волнуйся.

– Спасибо, – ответил Димка.

Разговор у Антона Сергеевича был такой: обо всем понемножку и ни о чем. Антон Сергеевич одобрил Димкино решение.

– Парень ты, я вижу, крутой. Всегда, конечно, лучше самому шагнуть, если есть риск, что подтолкнет кто-нибудь. Мало ли… Не прощаюсь. Думаю, на будущий год опять встретимся.

В шахтинскую школу Димка вынужден был тащиться через весь поселок. Шел и думал о превратностях злодейки судьбы, которая внезапно водворила его (шахтинца) на законное место – в Шахты. Сам он весь этот месяц, что прожил здесь, не считал себя шахтинским: помыслы его были постоянно связаны с Ермолаевкой, где парк, где пруды, где лес по горизонту… Своего поселка он толком даже не знал.

Ермолаевка отказалась от него. И безрадостно было на душе у Димки. Приходилось как бы все начинать сначала. А разве можно вдруг начать свою жизнь заново?

Отец хотел пойти утром к Антону Сергеевичу. Димка воспротивился: не в том он возрасте, чтобы его дела устраивал отец.

По плану «мероприятий» в восьмом классе должно было состояться комсомольское собрание, перенесенное на двадцать седьмое сентября с начала месяца из-за дождей. И комсоргом группы была, между прочим, Ксана. Но группа создалась, по существу, в самом конце прошлого года, и кратковременные обязанности Ксаны были чисто символическими.

В связи с предстоящим «вечером» собрание опять перенесли.

После четвертого урока, заметив, что Антона Сергеевича у себя нет, Надежда Филипповна пригласила Ксану в его кабинет.

– Я разрешаю тебе идти домой.

– Почему? – спросила Ксана.

– Потому что… тебе надо отдохнуть. Ты еще не совсем поправилась…

Ксана подумала и тряхнула головой: нет.

– Словом, я не хочу, чтобы ты присутствовала на этой лекции! – не выдержала Надежда Филипповна.

– Почему? – повторила Ксана.

Надежда Филипповна хотела присесть на директорский стул, но вернулась, взяла Ксану за плечи, с прежним щемящим чувством страха или горечи заглянула в равнодушные глаза своей лучшей ученицы. Что там, за этим равнодушием?..

– Я требую, Ксана, – понимаешь, – чтобы ты ушла. И не после пятого урока, а лучше сейчас.

Ксана медленно покачала головой: нет.

Надежда Филипповна сокрушенно вздохнула:

– Напрасно ты. Никому ничего не докажешь этим…

Упрямо дрогнули тонкие брови Ксаны. Именно доказать она хотела, что никто и ничто ее не тревожит. Лекцию и весь этот сыр-бор вокруг неожиданного «вечера» она восприняла как личный вызов.