Раиса Торбан - Снежный человек

— Да, да… да, — подтвердил гость.

Теперь он отлично понимал, что его принимают за кого-то другого. За какого-то товарища Онни Лумимиези. Наверное, за того проводника с его страшной собакой Диком…

Но теперь с ними покончено. Их тела закоченеют на морозе. Голодные звери растащат, сожрут их трупы раньше, чем их хватятся здесь, в поселке, или на заставе, а он уйдет.

Но перед уходом он выспросит и узнает у этих двух девочек все, что ему надо.

— Ну, а как тебя зовут? — обратился он к рыженькой девочке.

— Мери Ивенс. Мой папа — машинист.

— А тебя? — повернулся он к сдержанной, молчаливой Анни.

— Анни Кярне. Мой отец — здешний лесник.

— И давно? Ты, верно, родилась в этой избушке? — ласково спрашивал гость.

— Нет, что вы… мы в лесниках недавно… с осени перебрались сюда, после Кондия.

— А кто такой Кондий?

— Лесник был, только он убежал.

— Почему?

— Он кого-то прятал у себя на полатях в женской одежде, а когда товарищ Большаков понял и хотел его схватить, он в него выстрелил, а сам убежал…

— Так… Ну-ка, давайте мне сюда валенки, — потребовал гость.

И это было сказано таким тоном, что Мери без всяких возражений полезла на печь за валенками.

Гость прильнул к окну на одно мгновение и отпрянул.

Страшная маска из-под нахлобученной до бровей шапки глядела в избу.

Сквозь стекла громадных автомобильных очков за ним наблюдали с большим любопытством узкие серые глаза…

В избе раздался веселый смех — будто бросили на пол горсть серебра и оно раскатилось по всем углам.

— Не бойтесь! Это Юрики в противогазе, — смеялась Анни.

В морозном воздухе послышалась песня. Одна из тех песен, которые поются только в нашей родной стране.

Десятки шагов заскрипели на снегу. Зазвучали в сенях голоса…

Распахнулась дверь, и в избу ввалилась шумливая группа ребят. Увидев гостя, они на минуту смолкли. Затем отдали пионерский салют и не совсем стройно, но громко и весело прокричали:

— К труду и обороне всегда готовы!

— Вот! — взмахнул Юрики самодельным противогазом.

— Речь-то скажи, речь, — подтолкнул его сзади Тяхтя.

— Я забыл речь, — беспомощно оглянулся на него Юрики.

— Можно без речей, друзья, — любезно сказал гость.

— Здравствуйте, товарищ Лумимиези! — заулыбались ребята. — Это — вам… — и, преодолев смущение, они вручили ему гостинцы.

Матери прислали пирогов, калиток, блинов… Всего, что было вкусного в выходной день на столе лесорубов. А от себя каждый из ребятишек принес какое-либо свое «сокровище».

— Вот возьмите… Он вырастет и будет, как ваш померший Дик, трепать ихнего брата.

Юрики вынул из-за пазухи и поставил на пол своего щенка.

Гость взял щенка к себе и принялся гладить его.

Он гладил щенка, слушал болтовню ребят и гул большой толпы людей, высыпавших из лесу на освещенную луной полянку, к избе. Он хорошо видел их в оттаявшее окно.

Вот они идут сюда. Он думал о том, что положение усложнилось. Теперь уйти труднее. Он сделал одну большую оплошность… Нет, не одну, а две… Во-первых, он должен был обязательно дождаться Кондия в условленном для встречи месте и идти с ним. Но он прождал Кондия сутки и не был обнаружен советскими пограничниками только в силу своей дьявольской выносливости и благодаря поразительному умению маскироваться. Возвращаться было опасно, и он пошел на «явку»… Во-вторых, он не должен был оставаться здесь, раз обстановка изменилась.

«Но я все равно замерз бы где-нибудь в лесу в эту проклятую стужу, — пытался он оправдать свое поведение. — А в избе было тепло, и так хотелось спать… Ведь человек же я, наконец!» — бросил он про себя кому-то со злобой.

Но другой голос в его душе холодно и настойчиво отрицал все это. Он говорил: «Ты — разведчик…»

— А вы уже здесь?… Наш пострел везде поспел, — загудел старый Лоазари, протискиваясь в избу вслед за Большаковым и лесником Кярне.

За ними вошли в избу и другие лесорубы. Все были вооружены топорами, охотничьими ружьями, ножами; кто захватил сплавной багор. Все годится. А у одного на плече красовалась даже рыбачья сеть.

— Что ты их, как рыбу, ловить собираешься? Они на земле не плавают, — шутили над товарищем лесорубы.

— А может, живыми придется взять голубчиков, вот и запеленаем, — объяснил он насмешникам.

Лесорубы входили в избу, снимали шапки и здоровались с гостем. Народу — полная изба.

Кто не смог протиснуться в дверь, глядел в окна. Все с любопытством смотрели на раненого «пограничника» и прислушивались к разговорам.

Большаков сердечно поздоровался с гостем и назвал свою фамилию.

Анни, как внимательная хозяйка, выдернула из-под Тяхти табуретку и подставила ее Василию Федоровичу.

Он сел подле раненого гостя и сразу же приступил к делу:

— Мы отправили в погранотряд гонца. Сегодня ночью на заставе будут знать все, а к утру, наверное, ваши будут здесь.

— Очень хорошо! — И мнимый пограничник приподнялся на локте. Его глаза блестели, а лицо с крепкими челюстями было бледно.

— Но и мы не собираемся на полатях лежать. Люди готовы, — оглядел собравшихся вокруг него лесорубов Большаков.

Они были серьезны, полны решимости и гнева.

— Медлить нельзя ни одной минуты, — заговорил раненый глуховатым голосом. — Их было трое. Одного, переодетого пограничником, я убил, а двое, в крестьянском платье, ранили меня, и я едва спасся. Убили и мою чудесную собаку — Дика.

Он тяжело вздохнул и опустил голову.

— Вы, товарищ, не волнуйтесь. Враги далеко не уйдут. К утру будут пойманы. Я ручаюсь, — горячо уверял молодой лесоруб.

— Это еще неизвестно, — усмехнулся «пограничник».

— Какие они с виду, куда пошли? — приступил к нему с вопросами Большаков.

Раненый подробно описал наружность выдуманных им диверсантов и направление, по которому они двинулись.

Он хорошо знал местность и намеренно указал лесорубам район гнилых болот.

Они не замерзают даже зимой. Люди всегда стараются обходить эти гиблые места. Но никто из лесорубов даже не задумался.

— Болото так болото, лишь бы поймать молодчиков. Раненый мельком взглянул на ходики. Время мчалось как сказочный олень.

— Торопитесь, товарищи, торопитесь, — устало сказал «пограничник». — Я бы сам повел вас, но не могу ступить на ногу. Боюсь, что никогда не смогу больше ходить…

Он в самом деле почувствовал себя неважно и, побледнев, опустился на подушку.

Большаков заметил его состояние и дал знак лесорубам выходить.

Тихонько, стараясь не шуметь, выходили люди из избы.

— А вы, мелочь, марш по домам! — приказал он детворе. — Дайте товарищу покой!

— Сейчас уйдем, — тянули ребята, а сами не двигались с места и во все глаза смотрели на «героя».

— Я сейчас вернусь, дочка, — и Кярне вышел вслед за Василием Федоровичем, на ходу отдававшим распоряжения своим лесорубам.