Ференц Молнар - Мальчишки с улицы Пала

Барабаш: Требую поименного голосования!

Предложение голосуется.

Председатель: Большинством в три голоса Общество высказалось за то, чтобы председателю Палу Колнаи объявить выговор. Это свинство.

Барабаш: Председатель не имеет права грубить большинству.

Председатель: Нет, имеет.

Барабаш: Нет, не имеет.

Председатель: Нет, да.

Барабаш: Нет — нет.

Председатель: Ладно, пускай последнее слово будет за тобой!

За исчерпанием повестки дня собрание закрывается.

Секретарь: Лесик. Председатель: Колнаи.

Все равно остаюсь при своем мнении: свинство!

В желтеньком домике на Ракошской царила глубокая тишина. Даже жильцы, обычно собиравшиеся во дворе, чтоб вволю посудачить о том о сем, теперь на цыпочках проходили мимо двери портного Немечека. Служанки несли выбивать платье и ковры в самый дальний угол двора, да и там обходились с ними деликатно, чтобы шумом не потревожить больного. Если бы ковры умели удивляться, они, наверно, удивились бы, почему это нынче вместо яростного выколачивания их только осторожно, легонько похлопывают.

Время от времени в стеклянную дверь заглядывали соседи:

— Ну, как малыш?

— Плохо, очень плохо, — повторялся одинаковый ответ. Добрые женщины приносили то одно, то другое:

— Госпожа Немечек, вот немного хорошего вина…

— Не побрезгуйте: тут немножко сладостей…

Маленькая белокурая женщина с заплаканными глазами, отворявшая дверь сердобольным посетительницам, вежливо благодарила за приношения, но воспользоваться ими по-настоящему не могла.

— Ничего не ест, бедняжечка, — объясняла она. — Вот уже два дня удается только попоить его с ложечки молоком.

В три часа вернулся портной. Он принес из мастерской работу на дом. Тихо, осторожно приоткрыл он дверь на кухню и даже ни о чем не спросил жену — только обменялся с ней взглядом. И оба без слов поняли друг друга. Так, молча, постояли они рядом. Портной даже не положил пиджаков, которые держал, перекинув через руку.

Потом на цыпочках они вошли к сынишке. Да, сильно изменился прежний веселый рядовой, а ныне печальный капитан улицы Пала. Он лежал исхудалый, нестриженый, с ввалившимися щеками. Бледным его нельзя было назвать; самое печальное как раз и заключалось в том, что лицо его так и пылало. Но это был не здоровый румянец, а отблеск того внутреннего жара, который вот уже несколько дней пожирал его.

Они остановились у постели. Это были простые, бедные люди, которые немало горя, несчастий и превратностей судьбы испытали на своем веку и поэтому ни на что не жаловались. Они только стояли, понурившись и глядя в землю. Потом портной чуть слышно спросил:

— Спит?

Жена даже шепотом побоялась ответить и только кивнула головой. Мальчик так лежал, что непонятно было, спит он или бодрствует.

Послышался робкий стук. Стучали в дверь, выходившую во двор.

— Наверно, доктор, — прошептала мать.

— Поди открой, — сказал отец.

Она вышла, отворила. На пороге стоял Бока. При виде друга ее маленького сына грустная улыбка появилась на лице у женщины.

— Можно?

— Входи, детка. Бока вошел:

— Ну, как он?

— Да никак.

— Плохо?

Не дожидаясь ответа, он прошел вслед за ней в комнатку. Теперь втроем они стояли у кровати, и все трое молчали. А маленький больной, словно почувствовав, что на него смотрят и ради него хранят молчание, медленно поднял веки. С глубокой печалью посмотрел он на отца, потом — на мать. Но, заметив Боку, улыбнулся — Это ты, Бока? — слабым, еле слышным голоском спросил он.

— Я.

Бока подошел ближе к кровати.

— Ты побудешь здесь?

— Побуду.

— И не уйдешь, пока я не умру?

Бока не нашелся что ответить. Улыбнулся своему другу, потом, словно ища совета, обернулся к его матери. Но та стояла спиной к нему, приложив к глазам кончик фартука.

— Глупости говоришь, сынок, — сказал портной и откашлялся. — Кхм! Кхм! Глупости.

Но Эрне Немечек пропустил мимо ушей его слова. Не сводя глаз с Боки, он кивнул головой на отца:

— Они не знают.

— Как это не знают? — возразил Бока. — Знают получше тебя.

Мальчуган зашевелился, с большим трудом приподнялся и, отклонив всякую помощь, сам сел в постели.

— Не верь им, — серьезно сказал он, погрозив пальцем, — они нарочно так говорят. Я знаю, что умру.

— Неправда.

— Ты сказал «неправда»?

— Да.

Мальчик строго взглянул на него:

— Что же, по-твоему, я вру?

Его стали уговаривать, чтобы он не сердился: никто ведь не думает обвинять его во лжи. Но он обиделся, что ему не верят, и, нахмурившись, заявил внушительно:

— Даю честное слово, что умру.

В дверь просунулась голова привратницы.

— Госпожа Немечек… доктор пришел. Вошел врач. Все почтительно поздоровались с ним. Это был суровый старик. Не сказав ни слова и только угрюмо кивнув в ответ, он прошел прямо к постели. Взял мальчика за руку, пощупал ему лоб. Потом, наклонившись, стал выслушивать. Мать не удержалась и спросила:

— Скажите, пожалуйста… господин доктор… ему хуже?

— Нет, — в первый раз открыл рот старик.

Но сказал он это как-то странно, глядя в сторону. Потом взял свою шляпу и пошел к выходу. Портной побежал отворить ему дверь.

— Я провожу вас, господин доктор.

Когда оба оказались на кухне, доктор глазами указал портному на открытую дверь. Бедный портной догадывался, что это значит — когда врач хочет поговорить наедине. Он притворил дверь в комнату. Взгляд доктора немного смягчился.

— Господин Немечек, — сказал он, — вы мужчина, и я буду говорить с вами откровенно. Портной опустил голову.

— Мальчик не доживет до утра. Может быть, даже до вечера.

Портной не шелохнулся. Только через несколько мгновений молча кивнул.

— Я это потому вам говорю, — продолжал врач, — что вы человек бедный и было бы плохо, если б удар постиг вас неожиданно. Так что… вам не мешает заранее позаботиться… о чем заботятся в таких случаях…

Он пристально посмотрел на собеседника, потом быстро положил руку ему на плечо:

— Ну, с богом. Через час я вернусь.

Но портной не слышал. Он стоял, глядя прямо перед собой в чисто вымытый кирпичный пол кухни. Не слыхал он даже, как врач ушел. В голове у него вертелось только, что нужно «позаботиться»…Позаботиться, о чем заботятся в таких случаях… Что подразумевал доктор? Уж не гроб ли?

Пошатываясь, вошел он в комнату и сел на стул. Но напрасно жена подступила к нему с вопросом:

— Что сказал доктор?

От него ни слова нельзя было добиться. Он только головой кивал вместо ответа.

Лицо больного между тем как будто повеселело.

— Янош, — обратился он к Боке, — поди-ка сюда. Бока подошел.

— Сядь сюда, на кровать. Не боишься?

— А чего мне бояться?