Анатолий Алексин - Дым без огня

Защитив Васю однажды, отстояв его право поступить в институт, Александр Степанович уже постоянно, как бы по инерции, отстаивал кульковские интересы. «Что породили, тем и дорожим!» — комментировала Юлия Александровна.

Малинин испытывал чувство долга и по отношению к дому Кульковых.

Тут Катя вступала в противоречие с дедушкой: она подобного долга не ощущала. Однако попасть в Васин дом и узнать, что там в нем происходит, ей очень хотелось.

— Я думаю, он все-таки деспот, — негромко, но кропотливо проталкивала свою точку зрения Юлия Александровна. — Жена, преподаватель истории, в школьном классе небось эпохами оперирует, историческими периодами, а посмотрите, какая забитая… Фразы не вытянешь! По крайней мере в его присутствии.

— Он тоже застенчивый, — бросилась на защиту Катя.

— Застенчивый деспот? Совсем уж страшно!

— Анастасия любит его. Вот и молчит, — грохнул своим аргументом Александр Степанович.

Катя напряглась: ей было неприятно, что Васю еще кто-то, кроме нее, смеет любить. «Что там у них? Как он обращается со своей Анастасией Петровной и со своей музыкальной Сонечкой?» — терзалась она. И решила наконец все это проверить «на месте»: отправиться за Сонечкиной статьей.

— В гости к себе он почему-то не приглашает, — узнав о намерении дочери, отметила Юлия Александровна. — Семейные даты в общественных местах отмечает — в ресторанах, кафе.

— Потому что не жмот! — громыхнул очередным защитительным аргументом Малинин.

— Причина в другом, — не поддавалась Юлия Александровна. — Уж его-то дом, без сомнения, его крепость. А крепость — понятие военное, связанное с секретами, тайнами.

Проникать в тайны и рассекречивать секреты было Катиной слабостью.

Когда детей в раннем возрасте спрашивают, кого они больше любят — маму или папу, дети обычно молчат. Они оказываются тактичней тех, кто их спрашивает: не хотят обидеть ни маму, ни папу. А Катя молчала потому, что больше всех на свете любила дедушку.

Случайно услышав, что родители ждали сына, она поняла, что ее не ждали… А дедушка хотел внучку. Он, значит, ждал! И сразу же стал понимать ее не с полуслова (словами Катя вначале еще не владела), а с полужеста и полузвука. Он безошибочно определял, в чем ее неудобства, мучения и чего она хочет.

Отец Кати разобраться в этом и не пытался: даже в час рождения дочери он ускорял рождение какого-то предприятия, за которое «отвечал головой», вдали от родного города. Голова его постоянно находилась в опасности, хотя внешне выглядела вполне ухоженной и благополучной: холеная, модно подстриженная. Дедушка именовал его «командировочным мужем». Он отсутствовал столь продолжительно, что, по мнению Александра Степановича, в командировках фактически находился дома. Но и присутствуя, он тоже отсутствовал: разговаривал отрешенно-бодряческим тоном, задавал вопросы, которые не требовали ответов.

Ответы ему были и не нужны: походя спросив о чем-либо Юлию Александровну, он удалялся в другой конец комнаты, чтобы так же походя спросить о чем-нибудь Катю. А спросив ее, оказывался возле Александра Степановича, который заранее предупреждал:

— Отвечать не буду!

В Катиной памяти отец неизменно ассоциировался с чемоданом. Чемодан либо упаковывался, либо распаковывался. Так как при встречах и расставаниях слова произносятся особые — громкие или проникновенные, — отец ассоциировался еще и с неестественно приподнятым тоном, с необычными интонациями, которые не должны быть частыми, если хотят заслужить доверие: чрезвычайное не может быть постоянным.

Катя из окна смотрела вслед отцу, когда он уезжал, и сквозь стекло махала ему, когда он приезжал с вокзала или аэродрома. Ей казалось, что походка убывающего отца была легче и радостней, чем походка прибывающего.

Заметив, что мама и дедушка отходят от окна в грустной задумчивости, шестилетняя Катя, уже тогда во всем любившая ясность, спросила отца:

— Ты что всегда так торопишься?

— Боюсь опоздать на самолет. Или на поезд…

— Выходи раньше — и не будешь бояться. А почему нам не машешь?

— У меня в руке чемодан.

— Это в одной. А другая?

Отец стал махать свободной рукой, но с такой дежурной благожелательностью, как если бы встречал или провожал делегацию не очень дружественного государства.

Однажды отец не вернулся из командировки.

— Пропал без вести, — как бы опустевшим голосом сострила Юлия Александровна.

Александр Степанович не любил кощунственных шуток. Тем более что в сорок втором сам пропал без вести, и от этого сообщения у его матери, Катиной прабабушки, разорвалось сердце. А он потом отыскался… Среди бесчисленных глубоких извилин на дедушкином лице Катя давно уже выделила те, которые были шрамами. Сам же дедушка именовал их «траншеями».

— Он не пропал без вести, — оскорбленно прохрипел Александр Степанович. — Он дезертировал.

— Только родной земле надо соблюдать верность при всех обстоятельствах, — возразила Юлия Александровна.

— А детям? — Александр Степанович кивнул на Катю. — А друзьям? А делу жизни?

— Я не дитя, не друг… И не «дело жизни». Каждое слово в русском языке имеет значение остро определенное. Я считалась женой.

— Но согласись: он обязан был по-человечески предупредить.

— Его командировки и были предупреждением. Катя, мне кажется, заметила… И поняла. В шестилетнем возрасте!

— Значит, она взрослее меня. Я по-детски доверчив.

— Доверчивость — это достоинство. С мелкой практической наблюдательностью она может и не сочетаться. А с мудростью вполне совместима!

Сказав так, сама Юлия Александровна с той поры стала изучающе относиться к людям и не верить возвышенным интонациям.

Это случилось летом… Через месяц, вернувшись в город, Катя отнесла в детский сад все игрушки, которые ей подарил отец. Игрушек было много: из командировок положено возвращаться с подарками.

— Это вполне в ее стиле, — сказала заведующая детсадом Юлии Александровне. — Поэт написал: «Есть женщины в русских селеньях», а мы говорим: «Есть Катя у нас в детском саде…» Коня она «на скаку остановит» как-нибудь в будущем, а машину на полном ходу уже задержала.

— Когда?!

— Одну нашу воспитательницу прихватила желчнокаменная болезнь. Катя выскочила на дорогу и, увидев машину с красным крестом, заорала: «Человек умирает!» Под уздцы, можно сказать, «Скорую помощь» во двор привела.

Юлия Александровна привыкла к неожиданным Катиным действиям.

Приходя с мамой и дедушкой к тем их знакомым, которые обычно угощали лишь чаем, Катя, указывая на членов своей семьи, объявляла:

— Они прямо с работы.

— Мы не будем брать тебя в гости! — угрожала Юлия Александровна.