Лариса Шевченко - Надежда

– Бросьте ухо крутить. Слух испортите, – процедила я сквозь зубы.

Мужчина (это был отец тети Нины) опустил руку, и я тут же отскочила от него. Меня трясло.

– Так вот, – сказала я, потирая разболевшееся ухо, – бегаем мы во дворе потому, что родители не разрешают уходить далеко от дома. Кричим на улице потому, что в квартире нельзя шуметь. Покажите место, где можно играть, и мы уйдем туда. Мы послушные…

Мужчина оторопело смотрел на меня. А я все больше распалялась…

Наконец он пришел в себя от моего монолога и сердито закричал:

– Я еще доберусь до тебя и твоих родителей!

– Не трогайте родителей! Я думала, что хоть вы, большой начальник, сумеете меня понять. Но для вас тоже главное наказать, не разобравшись. Вы сами не умеете воспитывать. Я не воровала борщ! Ваша дочь зазвала в гости и заставила есть, а потом позорила моих родителей перед всем двором, будто они меня не кормят. Я же верю людям! Я же должна слушаться взрослых! А она, оказывается, насмехалась надо мной! Дети честнее взрослых…

И убежала в соседний двор. В голове стучало: «Что будет, что будет?..»

Генерал не пришел жаловаться. Значит он все-таки хороший.

ЧТО ТАКОЕ «НЕПРИЛИЧНО»

Вышла во двор. Ребят нет. На лавочке сидит маленький толстый мужчина с закрытыми глазами и, подняв лицо к солнцу, блаженно улыбается. Присела рядом. Долго молчать скучно, и я спросила:

– Дядя, что вы тут делаете?

– Работаю, – вежливо ответил он.

– Бывает работа – сидеть на лавочке? Кем вы работаете? – уточнила я не менее вежливо.

– Начальником, – ответил мужчина, не открывая глаз.

– Странная работа. И вам деньги за это платят? – продолжала я расспросы.

– Платят, платят, – сердито сказал мужчина.

Чувствую, что завожусь, но остановиться уже не могу.

– Я думала, что начальник должен сидеть за большим столом, много думать, много писать или ходить и указывать, что где не так, – пробормотала я растерянно.

– Уйди, девочка, не раздражай меня, – зло, медленно выговаривая слова, произнес начальник и страдальчески поморщился.

Вечером того же дня дед вернулся с работы сердитый и сразу, как взъерошенный петух, налетел на меня:

– Зачем наговорила глупостей Андрею Михайловичу? Какое тебе дело, за что он деньги получает?

– Должна же я знать, что вокруг меня делается, – бубнила я в оправдание.

– Что непонятно, спрашивай у меня или у матери.

Я тут же воспользовалась разрешением:

– Что плохого в том, что я спросила о его работе и зарплате?

– Это неприлично, – ответил дед.

– Что значит: неприлично? Ему есть что скрывать? Он делает что-то плохое?

– Хватит, хватит! У меня голова от тебя болит. Запомни: не приставай к людям. Им своих забот хватает. Они не обязаны отвечать на твои глупые вопросы. Наблюдай, запоминай, а потом с возрастом поймешь, что хорошо, а что плохо.

– Хочу быстрее разобраться, – упиралась я.

– Знай то, чему в школе учат, а остальное – дело взрослых! Поняла? – вспылил дед.

Я чувствовала себя щенком, которого ткнули носом в будку и потребовали не высовываться.

В ПОЛИКЛИНИКЕ

Подходим с дедом к поликлинике. В нескольких шагах от крыльца стоит дядя с палкой в руке и заставляет мальчика лет шести сделать на газету по большой надобности. У мальчика не получается. Он смущается под взглядами детей и взрослых, жалобно умоляет отца отпустить его или уйти куда-либо подальше. Тот непреклонен.

– Папа, прогоните дядьку. Зачем он сына мучает? – прошу я.

Дед сердито забурчал:

– Детей заводят, а обращаться с ними не умеют. Как можно такому отцу ребенка доверять? На всю жизнь сына больным сделает, а потом еще врачей винить станет.

Дед решительно отвел мужчину в сторону, сделал короткое внушение и вернулся. Я только услышала его жесткое: «Как врач требую…»

– Папа, а какая болезнь может появиться у мальчика? – спрашиваю я.

– И недержание мочи, и неврозы всякие. Ребенок панически боится отца. Это ненормально, – грустно ответил он.

Пока сидели в очереди за справками в школу, дед рассказывал мне случаи из своей врачебной практики. Рядом с нами присели две женщины с сыновьями. Ребята ушли в угол коридора играть с машинкой, а мамы продолжили ранее начатую беседу:

– Дали в детском садике задание нарисовать человека. Саша изобразил два прямоугольника, четыре палки-конечности, и на каждой руке по пять пальцев старательно вывел. Молодая воспитательница говорит мне: «Мало с ребенком занимаетесь. Примитивный он у вас». Я опешила. Спрашиваю: «Откуда такое заключение?» «Ну, как же, – говорит, – на рисунке совсем нет деталей. Где уши, глаза? Ребенок невнимательный и к тому же без фантазии». Я не стала спорить, подозвала сына и спрашиваю: «Объясни, дорогой, почему ты так странно изобразил человека?»

– Разве я что-то забыл? Вот голова, вот тело, вот руки.

– А где уши? – уточняю.

– Так ведь голова же есть! Она все содержит, чтобы видеть, слышать, говорить, думать. Я и мозги должен рисовать? – удивился сын.

– А почему пальцы нарисовал? – допытывалась я.

– Мама, как же он без них работать будет? Без пальцев даже гайку не закрутишь, – серьезно объяснил мне Саша.

Мой дед обратился к молодой маме:

– Великолепный образчик абстрактного мужского мышления! У Вас, мамаша, талантливый ребенок! Сколько ему?

– Шесть скоро будет.

– Наверно и читать, и считать уже умеет?

– С трех лет.

– Берегите «народное достояние», – улыбнулся мой дед.

– Спасибо Вам на добром слове. Представляете, вчера в поликлинике участковый доктор тоже мне выговор сделала. Говорит: «Отправлю вашего ребенка в школу для слабоумных. Он у вас не знает, как маму зовут, и где проживает». У меня даже слезы от обиды выступили. Зачем при ребенке такое говорить? Вышли мы из поликлиники, а сынок мне шепчет: «Мама, я с грубой тетей не мог говорить, но я не глупый». Я и сама знаю, что умный. Сестричка вслух решает задачки за второй класс, а он ей сразу ответы говорит. Она изложение пишет, он и тут свои варианты предлагает. Моим студентам на самоподготовке подсказывает. Как-то захожу в лабораторию и слышу, как Саша возмущается: «Опять не выучил? Куда поляроид ставишь? На него свет должен падать». Рассмеялась, конечно. По субботам садик не работает, вот и приходиться ребенка с собой на работу брать. Он спокойно ведет себя. Иногда паяет. Правда, раз короткое замыкание устроил. Вскочил, выключил рубильник, за шум извинился. А дочка приборов не замечает и использует их только как подставки для книг, когда уроки делает в моей лаборатории. Оба умные, но по-разному. Вот как-то сынок услышал передачу про самолеты. Так потом такие «теории» стал преподносить, что я только удивлялась. И ведь не глупости говорил, разумно обобщал, дополнял. А они ему… «слабоумный», без фантазии. Я для сравнения отыскала дочкины детсадовские рисунки. А там и впрямь все на месте – и бровки, и реснички, и даже ямочки на щеках. Значит, для нее важны эти детали рисунка, она видит в них смысл, поэтому и рисует. Хорошо, что врач при Саше такое сказала. Он у меня с юмором, и воспринял заявление доктора как неудачную шутку. А мнительного ребенка такие слова могли бы привести к трагедии… Нельзя детям клеймо ставить.