Владимир Майбородюк - Приключения Пиноккио – 2, или Тайна золотых монет

…Яркая, до боли в глазах, вспышка света, блеснув молнией перед Джеффри, на какое-то время ослепила его, задернув все вокруг серой пеленой… Впрочем, способность видеть он потерял совсем ненадолго. И уже в следующий миг его вниманием полностью завладела красавица-яхта… Белоснежная, словно чайка, с наполненными ветром парусами, компьютером на борту и до блеска начищенными и пускающими повсюду на воду «солнечных зайчиков» медными частями…

Мощный двигатель, навигатор и зависший где-то высоко в небе спутник уводили его, Джеффри, яхту в открытое море… Между тем как он оставался на берегу. И мог лишь наблюдать за тем, как от него уходит то, чем он так дорожил, то, что было частью его самого и его свободы. И Джеффри стоял, глядя яхте вслед, понимая, что не может ни изменить ничего, ни что-либо предпринимать, чтобы помешать этому. И кусая губы от сознания собственного бессилия и от отчаяния…

…Очнулся Джеффри от досады и боли. Действие препарата, инъекцию которого он сделал себе накануне вечером, кончалось, и в голове у него прояснялось. Боль же в ноге, развороченной выше колена разрывной пулей «тум-тум», напротив, подступала вновь. Впрочем, она никогда не оставляла Джеффри совсем. Не оставляла с тех пор, как с ним случилась эта… эта неприятность…

Джеффри опять начинало казаться, что нога его вновь лежит на жаровне, со всех сторон обложенная углями, и кто-то, чьей целью было сжить его со свету, доставив ему при этом как можно больше мучений, опять принимается за свое. С изуверским увлечением раздувая жар огромными мехами, и копаясь в его конечности раскаленными щипцами.

Наступило утро, и сквозь стоявший в джунглях сумрак все явственнее проступали краски зарождавшегося дня. Ночные тени нехотя отступали, прячась в темные норы и расщелины скал, волоча за собой тайны ночных драм и туда же уводя за собою посвященных…

Лучи солнечного света, пробиваясь кое-где сквозь густую листву деревьев и кустарников, пронизывали пространство подобно лучам театральных софитов, поторапливая тем самым с выходом новых героев нескончаемого, захватывающего, продолжающегося тысячи лет действа. Голоса любви и торжества, тревоги и смертельной тоски, – звуки теперь уже дневных, в режиссерской версии самой природы, спектаклей – драм, мистерий, комедий и трагедий, вновь постепенно наполняли джунгли.

Начинался день… Который, судя по его началу, как думал все еще находившийся под впечатлением от ночных видений Джеффри, вряд ли принесет с собой что-нибудь хорошее для него. Очевидно, этот день будет малоблагоприятным для принятия важных решений… Но, тем не менее, одно, и, пожалуй, самое важное в жизни решение Джеффри все-таки предстояло вскоре принять…

Дело в том, что программа «Автономное обеспечение», по которой на этот раз должен был действовать именно он, Джеффри, сегодня могла быть полностью завершена. С выполнением ее последнего пункта, носившего название «Самоуничтожение»…

– Очень жаль, – думал Джеффри, анализируя произошедшее и все больше склоняясь к мысли о том, что его игра сыграна. И что его «воспоминаниям» о, на самом деле, не существующих доме и яхте, «воспоминаниям», явившимся ему во сне, в итоге суждено остаться не нашедшей воплощения мечтой. Мечтой, прекрасным видением, картинкой, предложенной ему для просмотра его больным, воспаленным воображением…

Джеффри осторожно пошевелился, пытаясь понять, насколько ограничена свобода его действий, и не смог сдержать стон. Да, придать удобное положение израненному телу было не так-то просто. Острая боль в плече, дававшая о себе знать при малейшем движении, указывала на то, что проклятая «тум-тум» была пусть и самым значимым, но не единственным из воздействовавших на Джеффри извне неблагоприятных факторов. Ко всему прочему «Червяк», служивший Джеффри ночью удобным «креслом», теперь немного мешал ему…

«Червяк», в котором было, как прикинул Джеффри, не меньше метров девяти, явился под вечер. Как раз тогда, когда начиналось действие болеутоляющего препарата. Двигаясь с завораживающей неспешностью, но, вместе с тем, чрезвычайно целенаправленно, огромный питон бесцеремонно вторгся на территорию, занимаемую находившимся в полубессознательном состоянии Джеффри, полностью заполнив при этом небольшое пустовавшее пространство у замшелого ствола, о который тот так неловко опирался спиною. Действуя мягко, но с настойчивостью и силой мощного домкрата, питон чуть приподнял Джеффри, свернулся кольцами, осторожно поместив свое тело под его раненное плечо, и, положив свою голову ему на колени, закрыл глаза.

Фатальная несвоевременность произошедшего, полное отсутствие возможности хоть как-нибудь влиять на события, сама выглядевшая насколько нереальной и драматичной, настолько же и комичной, ситуация, а самое главное – то, что теперь лежать Джеффри стало намного УДОБНЕЕ, – все это вызвало у него приступ нервного смеха. Тут же перешедшего в болезненный кашель, который он постарался поскорее унять, чтобы не беспокоить чуть приподнявшего голову и, как показалось Джеффри, удивленно посмотревшего на него питона…

Сбившееся, было, с ритма сердце Джеффри теперь билось ровнее. Да, его застали врасплох, но… Но в данном конкретном случае снова нажимать на курок ему уже совсем не хотелось. Вчера и так было пролито много крови. Крови «пятнистых», крови бойцов его команды и его собственной в том числе…

– Ну-ну, – сказал, немного расслабившись и глядя на питона Джеффри. – Если так… Думаю, тебе вряд ли нужна моя кровь. И мои переломанные ребра тоже. Мы с тобой покладистые парни, правда? И у нас нет абсолютно никаких претензий друг к другу. Я правильно говорю, Каа? – И Джеффри по-дружески похлопал огромное пресмыкающееся по его толстому, чешуйчатому и узорчатому боку.

Почувствовав прикосновение руки Джеффри, питон открыл глаза, внимательно посмотрел на него, а затем, просканировав пространство трепещущим, раздвоенным на конце, длинным языком, снова закрыл их.

– Я, пожалуй, тоже вздремну немного, – сказал тогда Джеффри, не без трепета в душе поглядывая на подозрительное утолщение посреди мощного туловища питона. – Вздремну немного, – повторил он, чувствуя, что не в силах больше противиться действию препарата, инъекцию которого он сделал себе незадолго перед появлением Червяка.

И Джеффри погрузился в забытье. Имея надежду на то, что питон славно пообедал и что на полный желудок ему не приснится охота…

Наступившее утро, а за ним и день, не внесли каких-либо изменений в по-прежнему остававшееся сложным и, более того, критическим положение, в котором оказался Джеффри. Его состояние не улучшилось. Да и как оно могло стать лучше, если он, весь израненный, оставался без медицинской помощи, помощи, в которой так нуждался? И, ко всему прочему, теперь против него играло само время. Время, очень сильный и напрочь лишенный каких бы то ни было чувств и эмоций игрок…