Владимир Майбородюк - Приключения Пиноккио – 2, или Тайна золотых монет

Между тем на скалистой, скрытой густой растительностью площадке творилось что-то невероятное. Она гудела, словно небывалых размеров барабан, вся содрогаясь от топота и глухих ударов сталкивающихся на ней массивных тел двух сошедшихся в смертельной схватке огромных животных. Животных, чье громогласное рычание наводило ужас на все живое в округе и, казалось, вызывало дрожь в кронах деревьев и грохот лавины камней.

Шум яростной борьбы заставил птеродактилей затихнуть и затаиться. Нахохлившись, все как один, втянув головы в плечи и завернувшись в свои перепончатые плащи, они не проявляли ни малейшего желания покидать свои корявые, обдуваемые всеми ветрами, но довольно устойчивые и надежные убежища. Самка, утратившая птенца, также притихла – из гнезда была видна лишь ее голова, которую она временами отваживалась приподымать, поводя клювом из стороны в сторону, и раз за разом беззвучно его открывая и закрывая. Она, как и прочие обитатели колонии, была явно обеспокоена нарастающим шумом и чудовищным рыком, издаваемым сошедшимися в схватке титанами. Рыком, от которого у теплокровных, если таковые находились поблизости, буквально кровь стыла в жилах. А они, эти звуки борьбы, становились все громче и были слышны все отчетливее, что явно указывало на приближение сражавшихся исполинов. И как не хотелось тем, кто мог слышать их, надеяться на обратное, это было и в самом деле так.

Внезапно, сокрушая и втаптывая в землю кусты, деревья и прочую растительность, обрамлявшую небольшую открытую местность, по которой пролегало покрытое галькой русло горного ручья, из чащи показался, пятясь и натужно ревя, огромный трицератопс. За собой он волочил не уступавшего ему по размерам тиранозавра, который почти оседлал его, закинув ему на спину заднюю лапу. Другой же тот пытался тормозить, пропахивая при этом мощными когтями, словно плугом, в каменистом грунте глубокую борозду. Но, несмотря на все его усилия, остановить противника ему никак не удавалось; и поэтому «наездник» вынужден был этой самой лапой время от времени переступать.

Оглушительно ревя и отчаянно мотая головой из стороны в сторону, трицератопс прилагал все силы к тому, чтобы сбросить с себя тиранозавра, этого тирана тогдашнего животного мира, беспощадного убийцу, мертвой хваткой сомкнувшего свои страшные челюсти у него на плече. И, в конце концов, ему удалось сделать это, оставив кусок своего мяса в пасти тирекса. Который, утратив при этом опору, и не устояв на лапах, с грохотом и ревом покатился по земле.

Как оказалось в дальнейшем, за свое освобождение трицератопсу пришлось заплатить очень большую цену. Страшная боль от огромной рваной раны на плече заставила его громко и протяжно взвыть. Тем не менее, серьезно раненный ящер все еще был настроен решительно. И, судя по всему, покидать поле боя не собирался.

Оставаясь на месте, он рыл землю передними лапами и энергично поражал пространство длинными, как бивни мастодонта, и чуть загнутыми на концах кверху, рогами, наставив их в сторону своего противника.

Между тем, тиранозавр уже успел подняться с земли. И, будучи вне себя от ярости, и давясь впопыхах куском так и не выпущенного им из пасти дымящегося мяса трицератопса, снова бросился на давшего ему достойный отпор врага.

Но, очевидно, отведав кровавой плоти, тирекс не в меру разгорячился. Ящер ринулся в атаку, не разбирая дороги, что называется, сломя голову, и горя желанием поскорее вновь сомкнуть зубы на горле врага. Но, ослепленный ненавистью к нему, он забыл об осторожности. И снова был сбит с ног мощным ударом хвоста вовремя сориентировавшегося и вложившего в этот удар всю свою силу трицератопса. Наткнувшись на несущуюся ему навстречу многотонную преграду, тиранозавр коротко рыкнул и покатился, кувыркаясь и воя, в кусты.

На этот раз трицератопс не остался стоять на месте. А бросился за противником, стремясь настичь его, пока тот, оглушенный, качался в клубах пыли по земле, загребая по ней всеми четырьмя лапами.

Несмотря на огромную рану, из которой фонтаном била кровь, проливаясь на землю и застывая на ней черной жирной коркой, рогатый ящер все же оказался проворнее поверженного короля тиранозавров. И настиг тирекса, валявшегося на земле с переломанными ребрами, прежде, чем тот успел встать. Острый рог трицератопса вонзился в бок тиранозавра, с треском вспарывая кожу и разрывая мускулы брюшины, и вышел наружу с обратной стороны, разом окрасившись темно-красной кровью. Рогатый ящер продолжал напирать, упершись всеми четырьмя лапами и не позволяя противнику хотя бы немного приподняться; а тирекс выл и ревел, оказавшись пришпиленным его рогом к земле, словно бабочка булавкой к кусочку картона, и будучи не в состоянии освободиться. Но после того, как он, изловчившись, пропахал острым когтем задней лапы морду трицератопса от уха до глазного яблока, вытекшего сквозь разорванное веко на землю ужасной кровавой массой, ему удалось, наконец, избавиться от гигантской смертоносной булавки и подняться на ноги.

Несмотря на очень существенную разницу меж тем, в какой форме находились ящеры, начиная схватку и их нынешним состоянием, несмотря на страшные раны, полученные ими в смертельном бою, они по-прежнему были преисполнены жаждой мщения и исполнены стремления убивать. Они стояли друг перед другом, роя лапами землю и угрожая выпадами, а из их глоток, в которых, казалось, вот-вот лопнут голосовые связки, вырывались звуки, выдававшие ненависть и смертельную обиду. Звуки, заставлявшие ужасаться всех, кто имел уши и мог слышать их…

Нельзя сказать, что мозг этих существ, каким бы незначительным не был его объем по отношению к массе их тела, не пытался заставить их трезво оценить свое нынешнее положение и состояние. И взвесить все за и против, прежде чем снова вступить в бой. Но голос разума либо молчал в них, либо они не прислушивались к нему. В противном случае они не были бы достойными представителями того первозданного, кровожадного животного мира эпохи Мелового Периода – Позднего Мезозоя. Мира, который, начисто отвергая компромиссы, и подчиняясь лишь преобладавшим в нем диким инстинктам, спешил жить и умирать… Благо впереди у него были многие миллионы лет эволюции и совершенствования в ходе проводимых природой как удавшихся, так и с треском провалившихся экспериментов…

И истекавшие кровью многотонные исполины, заходясь ревом и тяжело дыша, вновь двинулись навстречу друг другу, чтобы завершить то, что начали – растерзать и растоптать противника, либо быть растерзанным и растоптанным им. Впрочем, шансы их были теперь как никогда равны – увечья, причиненные ими друг другу, были несовместимы с жизнью. Обоих их ждал один и тот же конец – мучительная смерть вследствие потери крови и значительных повреждений внутренних органов.