Виктор Астафьев - Васюткино озеро. Рассказы для детей

Может, видели вы на физической карте в низовьях Енисея пятнышки, будто небрежный ученик брызнул с пера голубыми чернилами? Вот где-то среди этих кляксочек и есть та, которую именуют Васюткиным озером.

Пароход гудел часто и жалобно. Он звал на помощь. Был он маленький, буксирный; волны накрывали его почти до самой трубы, и казалось, вот-вот он захлебнётся, перестанет кричать. Однако прошёл час, другой, а из трубы парохода всё ещё валил чёрный дым, ветер растеребливал его на клочки.

Но вот на пароходе что-то случилось: гудок оборвался. Огромная волна, словно торжествуя, вздыбилась возле судна, ударила в нос, перекатилась по палубе… Только капитанский мостик, часть трубы да мачта виднелись над водой.

– Ой-ёй! – вскрикнула мать и заметалась по берегу.

– Пропал пароход… – вздохнул отец Гирманчи и поднялся с чурбака, на котором сидел до этого, глядя на разбушевавшуюся реку. – Бери вёсла, Чегрина, поплывём, – сказал он.

– Как поплывём? Большие волны, ветер дурной. Пропадём! – испуганно ответила мать.

– Бери вёсла, Чегрина!

Чегрина сходила к чуму, взяла вёсла и понесла их к лодке, которая предусмотрительно была вытащена на берег, подальше от воды.

Мать прыгнула в лодку, села за вёсла. Отец и Гирманча, уцепившись за корму, ждали большую волну. А она шла неторопливо, вздымаясь, накатываясь на берег. Всё ближе и ближе грозный рокот, ярче и кипучей белый взъерошенный гребень. Летят брызги, пена.

Вот вода хлынула на берег, лизнула нос лодки, легко подняла её, и тогда отец крикнул, занося ногу за борт:

– Греби!

Чегрина ударила вёслами. Лодка рванулась вперёд, а Гирманча побрёл следом за ней по воде.

– Куда ты, вернись! – закричала мать.

Но Гирманча не отставал, пытаясь ухватиться за борт и перевалиться в лодку.

– Вернись, Гирманча! – сказал отец и кивнул головой в сторону буксира: – Людей на пароходе много, места в лодке мало. Вернись.

Руки Гирманчи отцепились от борта. Подкатившаяся волна сбила его с ног и поволокла по песку. Когда Гирманча поднялся и посмотрел на реку, лодка была уже далеко от берега, за мутно-желтоватой полоской поднятого со дна песка и ила. Она быстро приближалась к судну.

Оттого, что пароход уже не кричал и не дымил, Гирманче казалось, что там нет никого живого. Вдруг у носа буксира взметнулся сноп воды, и до слуха Гирманчи донёсся рокот: это отдали якоря, чтобы судно не выбросило на берег. Теперь пароход стало болтать ещё сильнее, и волны то и дело накрывали его. А лодка всё вскидывалась и вскидывалась на волнах. Она была уже совсем близко от парохода, как вдруг что-то случилось.

Отец неожиданно встал с места и протянул руку. Мать быстро подала ему весло. Мальчик затаил дыхание: он-то отлично знал, какая грозит беда.

Всего несколько секунд потерял отец, чтобы взять весло, и уже не может направить лодку навстречу волнам.

И вдруг всё исчезло, словно провалилось в кипящую воду. Через минуту лодка всплыла на поверхность, но уже кверху килем. На палубе буксира заметались люди. Оттуда полетели в воду спасательные круги, какие-то продолговатые предметы. Но ни отца, ни матери не было видно.

Так осиротел Гирманча.

Пароходик всё-таки продержался. К вечеру с верховьев реки пришёл большой пароход с жёлтой трубой и угрюмым гудком. С силой расталкивая носом волны, он подошёл к маленькому буксиру, коротко пробасил, подцепил полузатопленное судёнышко и потащил его, как утёнка, от волн своим высоким бортом.

Когда оба судна исчезли на горизонте, Гирманче стало совсем тоскливо. Правда, он всё ещё надеялся, что мать и отец вот-вот вынырнут из воды, и тогда он, Гирманча, поплывёт за ними на запасной лодке.

Солнце пришло туда, где было утром, и несколько минут, словно в нерешительности, висело над тёмными зубцами леса. Видимо решив, что здесь, в суровом Заполярье, люди не осудят его излишнее усердие, солнце опять покатилось от одного берега к другому.

Начался новый день. Волнение на реке стихало, птицы плескались в воде, кричали в кустах, кружили в воздухе. Старый пёс Торча раскапывал лапами мышиную нору за чумом. На далёком горизонте показались паруса рыбаков. Люди, переждав бурю, поплыли проверять ловушки.

Всё живое было занято своим делом, и только Гирманча не знал, что ему делать: реветь или варить еду. А может быть, надо идти к чуму рыбака-соседа за тридцать километров и рассказать о случившемся?

Много, очень много передумал Гирманча, но с берега не уходил. Он боялся хоть на минуту отвести взгляд от реки. Вдруг выплывут мать и отец?! Гирманче даже почудилось однажды, что он слышит голос матери.

Очнувшись от дремоты, он увидел на реке тот самый маленький буксир, который вчера так жалобно гудел, взывая о помощи. Гирманча обрадовался, точно друга увидел.

Поравнявшись с чумом, пароходик громко прокричал, лихо развернулся, так, что поднятая им волна чуть не докатилась до Гирманчи, и отдал якорь. От буксира отошла шлюпка с людьми и поплыла к берегу.

«Рыбу есть хотят», – решил Гирманча. Он помнил, как с проходящих пароходов к их чуму приставали на лодках люди, чтобы купить у отца свежей рыбы.

Гирманча знал мало русских слов, и потому, когда человек с большими усами, цветом похожими на мох-лишайник, и в кителе с блестящими пуговицами вылез из шлюпки, подошёл к нему и сказал: «Несчастье, брат, да… Грех-то какой случился…» – Гирманча, не поняв, ответил по-эвенски, что рыбы нет. Отец не смотрел сети. Ветер был. Если пароход подождёт, Гирманча сам посмотрит сети и даст рыбы пароходным людям.

– Э-э, брат! – удивлённо воскликнул усатый. – Да ты, я гляжу, и по-русски не понимаешь, совсем плохо. Что с тобой, друг, делать?

Гирманча знал слово «друг» и, услышав его, обрадовался.

– Друг! Друг! – радостно забормотал он.

Усатый прижал его к себе и, откашлявшись, заговорил:

– Эх ты, сирота! Я друг, они тоже други, – показал он на стоявших рядом матросов. – Ты, друг, не горюй. Что сделаешь – стихия!.. Мы не покинем тебя, так что будь спокоен. Да… Твои тятька с мамкой нас спасать бросились, да сами потопли. Ну ничего, друг. Поедешь ты с нами в город, в детдом тебя сдадим. Знаешь, что такое город?

Гирманча города никогда не видел, но был однажды с отцом на пассажирском пароходе и смотрел там кинокартину, в которой показывали большие дома и много людей.

– Корот, кино, друг, – сказал он с удовольствием и повторил: – Корот, кино, друг…

– Во-во, кино! Это, брат, в городе каждый день хоть три сеанса подряд смотри. Ты парень смышлёный, не пропадёшь. Сразу понял, Что к чему. Давай, дитёнок, собирай свои пожитки – и ту-ту-у-у-у, поедем!

– Ту-ту-у-у-у! – радостно повторил Гирманча и, показав пальцем на кокарду, украшавшую фуражку седоусого добряка, спросил: – Капитан?