Лидия Чарская - Счастливчик (сборник)

В этот вечер, уставший от массы разнородных впечатлений, перенесенных за день, Кира уснул скоро, но тревожно. И снились ему веселые, шумные мальчики, длинный Верста, тихий Голубин, веселый, смеющийся Янко и милый, смелый и умный Помидор Иванович с его открытым, честным краснощеким лицом…

Зима… Снег падает большими хлопьями… Точно большие белые птицы летают по воздуху и, бессильно распластав крылья, шлепаются на землю…

Разгуляй запряжен в санки и мчится как бешеный по мягкой, рыхлой санной дороге. Счастливчик едет в гимназию. На нем теплое, на беличьем меху, форменное пальто с огромным барашковым воротником. Воротник поднят, фуражка с выстеганным ватою дном нахлобучена на самые брови. Сверх фуражки и поднятого воротника еще башлык [9] Башлы́к – остроконечный капюшон с длинными завязывающимися концами. . Из-под них выглядывает, как гном из пещеры, крошечный, закрасневшийся на морозе носик. Так укутала Счастливчика няня по приказанию бабушки.

Monsieur Диро тоже в теплой шубе. Но ему все-таки холодно. Он не привык к морозам. В Париже нет таких крепких, трескучих морозов. И monsieur Диро зябко кутается в шубу, прячет свой длинный тонкий нос в ее воротник и то и дело ворчит недовольно, почему-то по-русски:

– Ой, этить рюской холодник!.. Совсем защиплевал мой носик!

Счастливчику делается ужасно смешно от этого замечания. Андрон же фыркает у себя на козлах. Разгуляй думает, что это относится непосредственно к нему, машет хвостом и прибавляет ходу.

– Тпру! Чего ты! Блинов объелся, что ли! – кричит Андрон на Разгуляя.

Счастливчик хохочет неистово. Как тут не смеяться, посудите – видали ли вы лошадь, которая ест блины?

Вот и гимназия.

– Тпру-у-у! – особенно лихо осаживает Разгуляя Андрон.

Потом перевешивается с козел и откидывает полость [10] По́лость – здесь: покрывало для ног седока в экипаже. .

– Счастливо, барин! С Богом! – говорит Андрон.

– До свидания, мой мальшик! – бросает ласково monsieur Диро.

Счастливчик ловко выскакивает из саней, кивает головою и исчезает в подъезде.

Швейцар улыбается, встречая мальчика, и торопливо помогает ему раздеться.

Ранец отстегнут, пальто сброшено, башлык и фуражка тоже.

Но что это сделали со Счастливчиком? Где его густые длинные волосы?

Локонов нет. Волосы выстрижены под гребенку, вследствие чего голова получилась кругла я, смешна я, как у галчонка, личико малюсенькое, а глаза огромные-преогромные, как две черные вишни.

Теперь Счастливчик не похож ни на овцу, ни на девочку, ни на болонку. Он настоящий маленький мужчина.

– Раев, здравствуй! Здорово, Лилипутик!

Это кричит во все горло Ваня Курнышов, пулей влетевший в швейцарскую. Он в осеннем стареньком пальто, без башлыка и в плохенькой, помятой фуражке. Счастливчик знает, что Ваня очень бедный и что пальто и все то, что на нем надето, – все приобретено по дешевой цене на рынке у старьевщика. Но Ване не холодно, несмотря на трескучий мороз. Его щеки точно два цветка мака. И запыхался он от быстрого бега. Пыхтит как паровоз. Еще бы не разогреться! Ванин отец живет на конце города, и оттуда Ваня ежедневно совершает свою прогулку в гимназию, по его же словам, «на собственных рысаках», то есть попросту пешком.

– Все уроки выучил? – осведомляется у Счастливчика Ваня. – Небось, с репетитором? – помолчав секунду, прибавляет он лукаво.

Счастливчик кивает и краснеет. Если бы не Мик-Мик, разумеется, он не знал бы ни одного урока.

Мальчики вбегают на лестниц у, прыгая через две ступеньки.

– Здорово, братцы! – слышится за ними.

Это Янко. Веселый, радостный, как всегда, он весь так и сияет улыбкой.

– Арифметику не кончил. Задачи не понимаю. Дай списать, Помидорушка, у тебя, – просит он умильно Ваню.

Помидор Иванович упрямо крутит головою:

– Списать – ни-ни… Это обман. А вот объясню тебе с удовольствием.

Три мальчика входят в класс. Еще рано. До молитвы остается еще целых четверть часа. Но в классе, против обыкновения, уже набралось много народа.

В углу класса за доской движутся чьи-то ноги. На доске написано крупными буквами:

«Фокусник и чревовещатель.

Прием от 8 1/2 до 8 3/4 утра».

Весь класс собрался у доски. Хохот, возня, возгласы удивления.

– Это еще что за выдумки?

Из-за доски вылезает Бурьянов. Лицо торжественное, как перед учителем во время ответа. Над губою наведены углем усы, на щеках намазаны баки. Глаза выпучены, точно у рака. На голове колпак с кисточкой из бумаги. На колпаке с неподражаемым мастерством нарисованы чертики. Калмык мотает головой та к, что кисточка трясется и танцует. Он отдувает выпачканные щеки, еще сильнее таращит глаза и выкрикивает густым басом:

– Честь имею представиться: фокусник и чревовещатель. Кто хочет видеть, как из одного перышка можно сделать двадцать?

Мальчики хохочут, сдвигаются в кучку, окружают Бурьянова. Всем хочется видеть, как из одного пера выходит двадцать.

– Покажи! Покажи! – пристают они к Калмыку.

У Калмыка на ладони лежит стальное пер о. Все смотрят на него с заметным любопытством.

– Давай другое, братцы, это не годится! – командует Бурьянов и протягивает руку вперед.

И вмиг в его руке очутилось другое перышко. Кто-то кладет третье, четвертое. Бурьянов сосредоточенно смотрит, считает и мотает головою:

– Не то, не то… Надо острее… Еще острее… Чуточку только, – мычит он своим деланым басом.

Мальчики разгораются любопытством. Действительно, презабавная штука – из одного пера можно сделать двадцать!

Когда маленький Голубин кладет на ладонь Калмыка свое самое хорошенькое, желтое, точно золотое, перышко, по счету двадцатое, Бурьянов неожиданно срывает с головы свой бумажный колпак, насмешливо раскланивается перед огорошенными зрителями и писклявым голосом визжит:

– Вот каким образом из одного пера можно сделать двадцать! Вот каким образом один умный человек может провести тридцать наивных!.. А теперь честь имею кланяться, господа! До приятного свидания!

И зажав в ладонь полученные двадцать перьев, Бурьянов скрывается за доской.

Мальчики хохочут.

– Ай да Калмык!

Действительно, Калмык сумел провести их всех – и презанятно. В другой раз они не будут простофилями и не дадут себя дурачить таким образом, а пока…

Звонок к молитве… На пороге класса стоит Дедушка, вернее Корнил Демьянович Вершиков, воспитатель.

– На молитву, дети, на молитву! – кричит он, хлопая в ладоши, и вдруг, заметив необычайное оживление у доски, проходит туда.

Как ни близорук и ни подслеповат Корнил Демьянович, однако он замечает все, что ему надо.