Лидия Чарская - Сестра Марина. Люсина жизнь (сборник)

И сделав общий поклон, Шубина вышла из «десятого номера», оставив Нюту одну завязывать новые знакомства.

– Садитесь-ка сюда, давайте знакомиться, – своим грубым, басистым голосом проговорила сестра Кононова, усаживая Нюту у стола. – Чаю, может, хотите? С утра, поди, от страха перед новой жизнью не евши, не пивши, а? Розанова, перестали хныкать?.. Так тащите кипятку сюда. Да глядите, косынку напяльте, милая, не то опять влетит по первое число… – добродушно обратилась она к хорошенькой сестре.

– И так сбегаю… Прихорашиваться долго. Ушла наша инфлюэнца [14] Инфлюэ́нца – устаревшее название гриппа. Здесь – прилипала. ходячая… Разве Козел один шмыгает теперь по коридору…

– Надень косынку, котик, – нежным грудным бархатным голосом произнесла бледная Юматова и обдала хорошенькую Розанову мягким, ласковым взглядом.

– Для тебя, Елена, не только косынку – извозчичий кафтан надену, вот что, солнышко ты мое райское!

И Катя Розанова, бросившись на шею бледной женщине, принялась целовать ее.

– Ну, пошла-поехала. Теперь вплоть до ужина кипятку не дождешься, – заворчала Кононова. – Нежностей у нее этих самых полный карман. Да отпихните вы ее, сестра Юматова. Ведь, прости Господи, конца-краю ее лизанью не будет, – не то добродушно, не то с досадой продолжала она ворчать, недоброжелательно косясь на девочку своими медвежьими глазами, совсем заплывшими на толстом, дышащем здоровьем лице.

Но Катя уже была у двери.

У порога она остановилась. Красивое личико ее в минуту отразило невыразимый испуг, почти ужас.

– Батюшки мои! – в отчаянии всплеснув руками, шепнула она. – Что я натворила!.. Чайником нагрохотала, белугой ревела, а у Наташи-то все слышно в лазарете! Ах ты Господи Боже мой!

И схватившись за голову, она юркнула за дверь коридора.

Все последовавшее затем время, с его новыми, ежеминутно сменявшимися впечатлениями, прошло, промелькнуло для Нюты сплошным стремительным сном. Она точно жила и не жила в одно и то же время… Казалось, что вот-вот, стоит ей только сделать усилие и проснуться, и она снова увидит роскошную квартиру tante Sophie, сладко вопрошающие лица ее многочисленных компаньонок-приживалок, оригинальное, японского типа, личико кузины Женни, большую пеструю гостиную, толпу гостей генеральши и донельзя наскучившие светские лица. Услышит пустую болтовню о скачках, о театрах, о новом теноре Мариинской сцены, о новом платье княжны Нины, о новой муфте какой-нибудь баронессы.

Время шло, а Нюта не просыпалась… Сон окутывал ее все плотнее, все глубже… Оцепляла кольцом существующая действительность… Сон граничил с реальностью, и в душе Нюты постепенно умирал гнетущий ее страх.

Вернулась Катя Розанова, ликующая, задорная, шаловливая, как веселый котенок, и, сияя своими ямочками, заявила с уморительной гримасой на лице:

– Кушайте, сестрицы! Чай будет особенный. Я чуть Семочку впопыхах в коридоре этим самым кипятком не обварила.

– Вы с ума сошли, Розанова, что ли! – ударив по столу тяжелым кулаком, вскричала толстая Кононова. – Носитесь, как угорелая кошка, а нам всем после за вас отвечай…

– Полегче, сестрица, а то, не ровён час, столик-то и сломаете, – хихикнула Катя. – Ишь, кулачок-то у вас какой благодарный.

– Малыш вы этакий, девчонка! – добродушно-презрительно пробасила толстуха.

– Ну, понятно, не мальчишка. Насколько мне известно, мальчишек в общину не берут. А Семочка-то и впрямь чуть горячий душ у меня не принял, – хохотала Катя. – Идет это он по коридору к Наташе в лазарет, фалдочками помахивает, усики в струнку, глазки за стеклышками горят, а я несусь… «Берегись!» – кричу, а он – ноль внимания, фунт презрения. Развоображался очень. Не велика птица – всего младший врач. Ну, я и налети на него на всем скаку. А он остановился, глаза выпучил да и выпалил мне прямо в лицо: «Вам бы, говорит, сестрица, в кавалерии, а не в общине быть. Вы, говорит, ведете себя как казак, сестрица… Вам бы лошадь сюда».

– Ну, а ты что? – с трудом сдерживая улыбку на бледном усталом лице, спросила Юматова.

– А я ему: «Ничего, говорю, – я бы и не такую лошадь, как вы, объездила, у меня характер крутой».

– Ха, ха, ха! Так и отрезала? – расхохоталась басом Кононова и изо всей силы ударила Катю по плечу. – Молодец, котенок! Не суйся в нашу частную жизнь! Небось, в амбулатории да в бараке все мы другие.

– Ай-ай, как больно! Ключицу сломала, Конониха! Силища этакая неописуемая! – притворно простонала Катя, потирая плечо. – Ну да пустое, чаем с вареньем залечу. Елена, есть у нас еще земляничное варенье?

– С утра-то, побойся Бога!

– Бога боюсь, но это не мешает мне адски хотеть варенья. А вы насчет этого как? – неожиданно обратилась к Нюте шалунья. – Да, кстати, как вас зовут? – спохватилась она.

– Ан… Ма… Марина Трудова, – несмело ответила та.

– Рада познакомиться. Сестра Марина, значит… А я Розанова, Катя, еще Котик, еще Розочка… Как хотите, так и называйте. Впрочем, Котиком не смейте. Это исключительное право называть меня так приобрела сестра Юматова, Леля, мой друг.

– Ах!.. – неожиданно вырвалось у нее. – Господи, помилуй мя, грешную! Совсем забыла! Дежурная я в глазном нынче. Батюшки, Фик-Фок меня доймет своим вниманием! – «Хде же это фи, милостивин хосударь, госпожа сестрица, мейн фрейлейн, пропадали… Я искаля вас по всем углам… и нигдэ не нашла вас ни капли», – скорчившись в три погибели, сморщив лицо и сощурив глаза, затянула в нос Катя.

Должно быть, веселая девушка очень походила на изображаемое ею лицо, потому что толстая Кононова прыснула со смеха, а на тонких губах бледной Юматовой появилась улыбка.

– Перестань, Котик, перестань!

– Улетаю. Прощайте, сестрицы… Передник только надену… Чай с вареньем, так и быть, мысленно выпью и поцелую вас также в душе. Новенькая, прощайте и вы!

Она быстро завязывала, стоя уже на пороге комнаты, длинный халат-передник, набрасывала на голову косынку, беспечно смеялась и вытанцовывала на месте какое-то замысловатое па, умудряясь проделывать все сразу, одновременно.

– Иду! Бегу! Не плачьте обо мне!

И юркнув было за дверь, снова просунула из-за нее свою милую, всю в мелких кудрях, головку и розовое, ставшее вдруг неожиданно серьезным и печальным, лицо.

– Леля… Сестра Юматова… не забудь к ночи приготовить мне крепкого чаю, голубчик. Страх ко сну после дежурства клонит… А в три надо к Наташе идти… Припасешь, Юмат, чаю?

– Понятно. Иди уж, иди скорее!

Белокурая головка в белой косынке давно уже скрылась за дверью, а черные печальные прекрасные глаза Елены Юматовой все еще глядели ей вслед.

Нюта с усилием глотала чай, едва удерживаясь от дремоты.

Пережитые за последние дни волнения и бессонные ночи сделали свое дело. Ее веки слипались помимо воли; в какой-то неясный туман окутывались предметы.