Вера и Марина Воробей - Не надо меня прощать

«Глупо, конечно, оправдываться… Какое ей дело, блин, на кого я смотрю? Ну, кажется, поверила, а то еще разнесет по всему классу, что я в эту мышку закомплексованную втюрился. Вот это будет прикол!» – Фишкин представил себе эту нелепую ситуацию в лицах и даже прыснул от внезапного приступа смеха.

К счастью, Ермолаев напомнил ему, что наступил подходящий момент для пения, и Вадим не без удовольствия переключился на Наумлинскую. Ему нравилось дразнить ревнивого Надыкто.

Он удобно и основательно устроился на стуле, проверил, устойчиво ли лежит инструмент на коленях, прежде чем начал тихонько, как бы нехотя перебирать гитарные струны.

Лу, обведя взглядом присутствующих, толкнула Черепашку в бок и прошептала ей на ухо:

– Слышь, Че, на Зою погляди! А ты еще сомневалась. У нее же все на лице написано. Значит, Светка не врала, когда туманно намекала на ее особое отношение к Фишке! Как думаешь, а?

– Я думаю, что это не ее дело и не наше тоже. Тополян-то чего парится на эту тему? Не понимаю! Разве что из вредности… Хотя, наверно, предупредить Зою не мешало бы.

– О чем ты ее предупреждать собираешься? – вскинула свои тонкие, словно нарисованные брови Лу.

– Как это «о чем»? – уставилась на нее Черепашка. – Зоя наверняка думает, что Фишка – сказочный принц, весь такой белый и пушистый! Только как бы это сделать, ну-у… поделикатнее, что ли…

– Да чего тут деликатничать! – возразила Лу. – Или говорить прямо, или вообще пусть все идет своим чередом! Пусть сама разбирается.

– Нехорошо как-то получается, – покрутила головой Черепашка. – Мы с тобой, как две сплетницы, обсуждаем личную жизнь человека за его спиной… Я так не люблю.

– Ну вот и не запаривайся! – не без ехидства заметила Лу. – Зое же не десять лет – со временем сама поймет, что к чему.

– Так-то оно так, – неуверенно пожала плечами Люся. – А если ей в голову что-нибудь экстремальное придет? Ну, вроде суицида… Всякое же бывает…

В эту секунду она вспомнила Женю Кочевника, который забрался на крышу девятиэтажки и грозился прыгнуть вниз, если его девушка Маша к нему не вернется. Тогда все закончилось благополучно, хотя Женя заставил попереживать за себя многих людей, включая Черепашку.

– Ладно, посмотрим, – сдалась наконец Лу.

Этой ночью Зое плохо спалось, точнее, совсем не спалось. В сотый раз она прокручивала в памяти события последних дней, особенно сегодняшние. Любимый голос, грохот музыки, лица Вадима и Тополян, все смешалось в ее сознании…

«Господи, как же он пел сегодня! – думала она, лежа в постели с открытыми глазами. – Его голос просто завораживает, неужели другие этого не чувствуют? Как можно болтать, жевать, вообще на что-то отвлекаться, когда поет Вадим? Не понимаю…»

Она помнила, что была не в силах оторвать влюбленных глаз от лица Вадима. Она всматривалась в него так, будто видит его последний раз в жизни и хочет запомнить это лицо навсегда.

«Наверно, все уже заметили, как я смотрю на него! – запаниковала было Зоя, но тут же ее губы сами расплылись в счастливой улыбке. – Да ладно, и пусть! Что толку скрывать, Тополян вон на раз нас вычислила, а может, и не она одна».

Зоя невольно мысленно объединила себя с Вадимом, будто они оба посвящены в какую-то сокровенную тайну, и ей понравилось это единство. Оно как бы приближало ее к любимому, уравнивало с ним, пусть только лишь в воображении. Ну и что с того? Она вспоминала его бегающий взгляд, обращенный к ней во время уроков, удивлялась и радовалась перемене, произошедшей в Вадиме по отношению к ней.

Однажды Зое попался небольшой рассказ из какого-то журнала вроде «Юности» или «Нового мира», который выписывали ее родители еще в молодости. Зоя прочла этот рассказ на одном дыхании. Естественно, речь там шла о любви. Героиней рассказа была такая же девушка, как она, и она была так же, как Зоя, безответно влюблена в парня, который хоть и учился с героиней рассказа в одной школе, но был на два года старше. Правда, та девушка рассуждала и действовала решительнее и жестче: «Разве стыдно, когда ты голоден и хочешь хлеба? Если не дадут – умрешь. Или нужно взять самой?» Зоя сейчас вспомнила эти незамысловатые на первый взгляд слова и снова согласилась с ними.

«Да-да, это правда, любовь – пища для души, как хлеб для желудка. И Вадик (ах, как ласково и певуче звучит: Ва-а-ди-ик!) должен знать, как я его люблю. Просто за то, что он есть. Просто есть на свете. И я никогда его не предам и все ему прощу. Что бы он ни сделал! Да он и не может сделать ничего плохого, я уверена!» – такие счастливые мысли возникали в уставшей Зоиной голове.

Заснула она под утро. С блаженной улыбкой на лице, правой рукой обнимая пушистого, теплого Чака, примостившегося рядом с хозяйкой.

Этой ночью Зое приснились стихи. Вернее, несколько строчек, но и во сне она уже знала, что это хорошие стихи и их обязательно надо запомнить и записать, проснувшись. Так Зоя и сделала. Открыв глаза и осознав, что стрелки будильника показывают девять часов двадцать две минуты утра, она поняла, что на первый урок безнадежно опоздала.

«Что там у нас на первое? А-а, химия, по-моему… Ладно, забью, я все равно задачки не решила, совсем из головы вылетело!» – Зоя с удовольствием потянулась, зажмурившись, и тут же в сознании вспыхнули приснившиеся стихотворные строки.

Она схватила первый попавшийся под руку листок бумаги и стала быстро записывать приснившиеся стихи. После не очень продолжительных творческих мук у Зои вышло вот что:

Вообще у Зои имелось уже пять стихотворений: одни нравились ей, другие чуть огорчали сомнительными рифмами или неярко выраженной мыслью, но все они были ей бесконечно дороги. Как мать больше любит слабенького или неблагополучного ребенка, так и она не могла перечеркнуть ни одной даже самой неудачной строчки. Потому что каждое слово в ее стихах буквально кричало об огромной, захватившей целиком все ее существо любви. И выносить этот безмолвный крик в одиночку Зоя больше не могла.

– Зоенька, а ты что же, в школу не идешь? Бледная какая-то… Ты, часом, не заболела? – всполошилась Татьяна Ивановна, заглядывая в комнату внучки.