Лидия Чарская - Джаваховское гнездо

— Клянусь, у мальчугана язык остер, как лезвие кинжала. Видно, ему нечего терять. Ты кем же наняться хочешь в усадьбу? — и старший из дидайцев заглянул пришельцу в лицо.

— Певцом.

— Что?

— Певцом, — не сморгнув, отвечает мальчик. — Давно слыхал я, что богатые беки и князья наезжают к вашей хозяйке гадать прошлое и будущее, а чествовать важных гостей песней некому. Вот я и мыслил.

— Ты в добрый час помыслил, мальчуган! — заметил Сафар. — Песни — услада джигита. Особливо после вкусного шашлыка. Только трудненько их заучить.

— Мне нечего заучивать. Я сам слагаю сызмала песни.

— Ты, куренок?

— Ты хотел сказать орленок, старик? — стройная юношеская фигура выпрямляется с гордостью.

— Но, но, потише. Не знаешь адата? Так не говорят старшим.

— Если старшие не оскорбляют младших, — не сморгнув, отвечает байгуш.

— Клянусь, у мальчишки язык, как вертел. Пожалуй, он и сказочник, и песенник хоть куда. А ну-ка спой, кунак, а мы тебя послушаем охотно.

— Мои песни так занятны и прекрасны, что, заслушавшись их, вы, чего доброго, провороните стадо, — опять звучит у костра надменный ответ.

— Эге! Да ты важен, точно узден. Так, по-твоему выйдет мальчуган: отведем тебя к хозяйке завтра с восходом. Авось примет тебя, — смягчившись, подкупленный находчивостью юноши, говорит Мамед. — А пока вот тебе потник, вот чурек. Ложись, ешь и спи до завтра.

— Вот за это да хранит вас Творец.

В усадьбе Леилы-Фатьмы поселился лезгинский юноша-байгуш. Пока он не у дела. Старый Гассан взял его себе в помощники. Убирает сад, дом, двор, таскает воду с Аминат, проезжает коней с Гассановыми сыновьями.

Мальчик исполняет все это быстро, ловко, охотно. Сметливый, юркий, странно только, что плохо говорит по-татарски. Оправдывается тем, что долгое время прожил с детства в Тифлисе у армянина, продавца клинков.

— Потом уехал хозяин, а я остался без дела, вернулся в горы, а язык свой и забыл, — рассказывал он.

— Ну, хоть петь бы умел по-татарски.

— О, это могу, прикажи только, отец, — почтительно склоняя голову перед Гассаном, говорит мальчик.

— Погоди, придет время. Соберутся гости в сакле, тогда и споешь.

Тот только вздыхает. Видно, хотел бы отличиться поскорей.

Когда все ложатся спать и в усадьбе воцаряется тишина ночи, мальчик-байгуш кошкой прокрадывается вдоль забора, к утесу шайтана, что в десяти саженях торчит от ворот. И мгновенно клекот орла прорезывает тишину ночи.

Ему отвечает лай дикой чекалки из леса. Это условный знак.

— Ага-Керим, ты?

— Сандро!

Две фигуры появляются на утесе.

— Узнал что-нибудь?

— Пока ничего, батоно. Будут на той неделе гости. Мне обещан новый бешмет. Выступлю в кунацкой впервые. Тогда «ее» увижу, наверно, а пока силюсь всячески узнать, здесь спрятали ее или нет.

— Не спеши, время терпит.

— А что поделывает «друг»?

— Шлет тебе привет. И Селим тоже. Не торопись. Знаешь поговорку: пустишь с крутизны коня скоро, сломаешь ноги себе и ему. Эту поговорку никогда не следует забывать.

— Ты прав, ага.

— Завтра здесь же, у утеса?

— Так, господин.

— А пока да хранит тебя Всевышний. Помни: пять выстрелов из револьвера подряд в трудную минуту, удалец!

И Керим, потрепав по плечу мальчика, первый спускается с утеса.

Сандро спешно возвращается назад.

В Совьем гнезде идет последняя уборка каштанов. Дидаец Али, глуповатый парнишка лет семнадцати, раскачивает деревья. Сандро, в своей рваной одежде байгуша, подбирает плоды и кладет их в корзины.

Сандро уже четвертые сутки проводит в Совьем гнезде, а толку мало. О Дане ни слуху, ни духу. Как ни выглядывает ее всюду своими зоркими глазами юноша, о присутствии Дани в усадьбе нет и помину. Спросить же о ней здешнюю дворню нельзя. Поймут, донесут Леиле-Фатьме, погубишь дело.

Единственный безопасный здесь человек — это Али. По глупости, Али ни за что не догадается, не расчухает сути. Судьба, как нарочно, сталкивает сегодня Сандро с Али. Гассан приказал собирать каштаны до захода солнца.

Это — дикие каштаны, есть их нельзя, но Аминат умудряется приноравливать их в хозяйстве.

Али залез на верхушку и чувствует себя там падишахом, а в это время Сандро томится внизу.

Что, если нет уже в живых Дани? Что, если эта безумная Леила убила ее?

Даня, капризная, своенравная, строптивая, могла поперечить старухе, и, кто знает, дочь наиба, может статься, давно уже успела расправиться с нею.

Хуже всего эта неизвестность. Надо узнать во что бы то ни стало, теперь же, сейчас. Не каждый раз приходится ему оставаться с Али.

Сандро принимает надменную позу, заламывает еще больше набекрень папаху и говорит:

— Эй ты, лупоглазый, влез на вышку, так думаешь, что самому шайтану брат!

— Дидайцы всегда парят орлами в небе, а я дидаец, — важно бросает в ответ с глупой улыбкой Али.

— Ну и орел! Просто кошка, вскарабкавшаяся не на свое место.

— Ну-ну, потише, байгуш.

— Чего байгуш. Я богаче турецкого султана, потому что пою, как бюль-бюль весною на ветке. В горле у меня целые тысячи абазов, если ты хочешь знать, — деланно обижается Сандро.

— Уж скажешь тоже. Небось, золотая штука пленницы лучше. Та плачет как горленка весною. Век не пропеть тебе так.

— Какая штука? — притворяясь не понимающим, лениво спрашивает Сандро, в то время как дрожь нетерпения охватывает его.

Но Али понял, что проговорился, и поджимает губы.

— Мало ли что! — говорит он беспечно, — много знать будешь — поседеешь. Тут, брат-кунак, Совье гнездо, и сам шайтан играет на золотой штуке, — заканчивает он, сердито вытирая полой рваного бешмета рот.

— А пленница?

— Какая еще пленница тебе далась! Убирайся к черным джиннам, мальчишка!

И целый град каштанов валится с бешеным остервенением на голову Сандро. Каштаны попадают в голову, бьют по лицу. Но Сандро не чувствует боли, он счастлив.

«Даня здесь! Даня здесь!» — мысленно ликует он, исполненный новых надежд и радости.

Неожиданно чья-то рука опускается на плечо Сандро. Он живо оборачивается всем телом. Перед ним безобразная старуха в богатых ярких одеждах, смесь алого с желтым и голубым.

Она пристально смотрит ему прямо в глаза.

— Ты тот певец-мальчишка, о котором говорил Гассан?

— Так, госпожа.

— Ты будешь петь перед моими гостями и рассказывать сказки. Знаешь ты сказки?

— Какие только тебе угодно, госпожа.

— То-то! Через день прибудут гости. Курбан-ага и другие. Приготовься. Хорошо исполнишь, что надо, награжу тебя, плохо — не гневайся на Леилу-Фатьму — прогоню со двора.

— Ну, что, надумалась, райская пташка? — Леила-Фатьма вырастает перед Даней.

Девочка лежит, безучастно вперив в потолок тоскующие глаза. У нее, как у узницы, связаны ноги. И вся она еще больше похудела и осунулась за эти дни.