Алексей Свирский - Рыжик

— Кто?

— Да старушка, которая нам полтинник в Казатине дала.

— Будешь добрая, когда денег девать некуда. А наврал я ей мало? Волк — и тот пожалеет, ежели начнешь хныкать да рассказывать о круглом сиротстве и о том, что три дня ничего не ел…

Стрела закончил свою речь тихим, сдержанным смехом.

— Молодец ты! — с чувством похвалил Рыжик приятеля.

— Со мной, брат, не пропадешь! — хвастливо заметил Левушка. — Я теперь все хитрости понимаю, а уж голодать никогда не буду…

— Откуда ты всему этому научился? — спросил Рыжик.

— Чему?

— Да вот всему… Ну вот ты знаешь, как ездить надо, у кого что попросить… Потом еще и все дороги знаешь…

— Это я, братец, у попутчиков образование получил. У меня страсть сколько их было, этих самых попутчиков! Народ они бывалый, умный… всему научить могут…

У Рыжика во все время разговора не сходила с лица широкая, блаженная улыбка. Но при последних словах Левушки улыбка мгновенно исчезла, точно невидимая рука стерла ее, и самое лицо Саньки побледнело.

Левушка сейчас же догадался, в чем дело, и обернулся. На противоположном конце вагона блеснул хорошо знакомый ему огонек кондукторского фонаря.

— Ты что, испугался? — прошептал немного дрогнувшим голосом Стрела. — Не бойся, будь смелей! Пойдем на площадку!

Рыжик беспрекословно повиновался.

— Кто в Казатине садился, билеты прошу! — послышался громкий голос кондуктора в ту самую минуту, когда Санька с Левушкой вышли из вагона.

На площадке было до того темно, что приятели плохо видели друг друга. Ветер чуть было шапку не сорвал с головы Левушки, но он вовремя успел схватить ее руками.

— Ветер порядочный, — пробормотал Стрела, а затем обратился к Рыжику: — Ты смотри не трусь и крепче картуз натяни, а то слетит… Ты все помнишь, что надо делать?

— Помню. Да что-то страшно… — послышался неуверенный, упавший голос Саньки.

— Вот тебе раз! Ну и товарищ!.. Да ты чего боишься-то? — возвысил голос Левушка.

— А ежели сорвусь, тогда что?

— Не сорвешься; держись покрепче — и не сорвешься… Да ты постой, еще рано, — ухватил Стрела Рыжика, почувствовав, что тот хочет уже спуститься с площадки. Мы подождем еще, пока кондуктор до половины вагона дойдет, а то устанем висеть-то… Погоди, я сейчас посмотрю, где он там находится.

Левушка подошел к самым ступенькам площадки, одной рукой ухватился за толстый железный прут, подпиравший крышу вагона, другой за ручку и подался вперед. Вихрь с такой силой ударил его, что он чуть было не слетел с площадки. Но опытность выручила Левушку из беды, и он остался невредим. Мало того, он успел-таки заглянуть в ближайшее от площадки окно вагона и увидать кондуктора. Затем Стрела быстро откинулся назад и обратился к Рыжику с последними приказаниями:

— Ты смотри же виси, покуда я не подойду к тебе… Держись крепко и спрячь лицо от ветра. Ну, ступай скорей! Ты с этой стороны будешь, а я с другой… Ну, ступай!..

Рыжик крепко стиснул зубы и с замиранием сердца стал спускаться с площадки. Тут только он почувствовал, с какой быстротой мчался поезд. Колеса глухо тарахтели, выбивая мелкую дробь, а вагон так метался из стороны в сторону, что, казалось, вот-вот слетит с рельсов и разобьется вдребезги. Саньку забила лихорадка. Трепещущей рукой ухватился он за ручку, сошел до последней ступеньки и откинулся к стене вагона… На минуту Рыжик потерял всякое соображение. Если бы не инстинкт самосохранения, заставлявший его крепко держаться за ручку вагона, он бы в первый же момент сорвался и, наверно, был бы раздроблен колесами поезда.

Прошла всего одна минута, а Саньке казалось, что он висит вдоль стены вагона всю жизнь. Тьма вокруг него как будто сгустилась и стала совсем непроницаемой. Рыжику чудилось, что он вместе с поездом летит в страшную, бездонную пропасть. Напрасно он старался спрятать лицо от ветра, как ему посоветовал Левушка: вихрь не переставал кружиться над ним и швырять ему в лицо мелкий, острый песок. Стук поезда, шум колес и отрывистые свистки локомотива слились в ушах Рыжика в один грозный, предостерегающий крик.

— Подымись, готово!.. Слышишь, подымись!..

Санька понимает, что Левушка кричит ему, но не может пошевельнуться: у него руки и ноги как будто омертвели.

— Ну что же ты? Кондуктор уже прошел… Слышишь? Ах, какой ты! Ну, давай руку!

С помощью Левушки Санька с большим трудом взобрался на площадку. Он долго не мог прийти в себя от пережитых им волнений.

— Ты разве не слыхал, как он прошел?

— Больше не надо будет висеть? — не слушая Левушки, спросил Рыжик.

— Нет, теперь до самой Одессы доедем… Вот разве только перед самой Одессой придется разок…

— Нет, нет, я больше не стану! — горячо воскликнул Санька. — Я боюсь… Сорваться можно… Кондуктор увидит…

— Ай-ай, Санька, какой ты трусишка! Никогда кондуктор не увидит, потому что площадка открытая. Он себе проходит и не глядит по сторонам. Вот если бы вагон был с закрытой площадкой, тогда другое дело: тогда они двери открывают и осматривают лестнички… Ну, зайдем в вагон: теперь и соснуть нам можно будет.

И в вагоне Левушка немало слов потратил, а Санька все не мог успокоиться. Каждый раз, когда кто-нибудь открывал дверь, Рыжик вздрагивал всем телом, полагая, что это идет кондуктор.

Только перед рассветом усталость поборола страх, и Санька уснул, сидя в своему уголке.

На рассвете его разбудил Стрела.

— Вставай, Санька, мы не туда заехали, — услыхал Рыжик голос приятеля и открыл глаза.

Было совсем светло. Поезд мчался по зеленой степи. На далеком краю равнины солнце, точно раскаленный шар, катилось по земле, едва касаясь упавшего над ним и окрашенного ярким пламенем горизонта. В открытое окно вагона врывался запах травы ромашки и чувствовалась утренняя влага.

— Да, брат, заехали мы черт знает куда! — вторично проговорил Левушка, когда Рыжик, окончательно проснувшись, уставился на него своими большими карими глазами.

— Как — заехали? — каким-то испуганным голосом спросил Рыжик.

— А вот так: нам надо было в Казатине подождать одесского поезда, а мы, не спросясь никого, сели на этот поезд…

— А этот куда идет?

— В Брест-Литовск, вон куда идет! Сейчас я с одним пассажиром разговорился, он мне все растолковал… А я уж заодно наврал да всплакнул малость. Ну, пассажир, попятно, размягчился и вот что отвалил… Гляди, брат. — Левушка разжал правую руку. На ладони у него лежала помятая рублевка. — Теперь у нас один рубль и двадцать две копейки! — воскликнул Левушка.

Он, по-видимому, не очень был огорчен тем, что попал не в тот поезд.

— Как мы теперь Полфунта найдем? — чуть не плача, спросил Рыжик.

— Как мы его найдем? Очень просто, — ничуть не задумываясь, ответил Левушка. — Мы, оказывается, едем теперь в Брест-Литовск, и отлично. Я хорошо ту местность знаю. Из Бреста куда захочешь попасть можно. Захотим — в Петербург махнем, захотим — в Варшаву укатим… Не все ли нам равно?..