Зоя Журавлёва - Сними панцирь!

В Москве таких магазинов нет! В Москве народу тьмища. А у нас товар как раз есть. Тёте Наде Матвеевна может зимнее пальто предложить. С норковым воротником. Тётя Надя наденет это пальто и будет, как кукла.

— У меня шуба, — говорит тётя Надя.

Раз шуба есть, пальто в сторону. В Москве шуба нужна — это же север. Норка быстро облезет, она неноская. Что это за пальто? Зато у Матвеевны есть болгарский ситец. Совершенно не выцветает, хоть в кипятке вари. Тётя Надя сошьёт сарафан, встанет под солнце и будет красивая, будто кукла.

— Она и так красивая, — говорю я.

— Вон чего! — удивилась Матвеевна. — Тебе рано глядеть, пусть твой папа глядит.

— А мы за молоком к вам пришли, — быстро говорит тётя Надя.

Так бы сразу и сказали. За молоком так за молоком. Матвеевна сколько угодно дала бы нам молока. Но молока как раз нет. Кончилось. Тётя Наташа Сапарова уже за молоком приходила. Матвеевна ей последнюю банку отдала, своё. Люба со станции тоже прибегала — кота своего поить, прорву эту с когтями. Этот кот прекрасно без молока проживёт, что он — ребёнок?

Матвеевна не знает, чем нам помочь. Если бы у неё хоть сгущёнка была! Но сгущёнки вторую неделю нет.

— Хотела заварные пирожные сделать, — говорит тётя Надя. — В честь диссертации. Значит, не выйдет.

Матвеевна не знала, что в честь диссертации. Так бы сразу сказали! Тогда нам на колодец нужно, вот и всё.

— Почему на колодец? — удивилась тётя Надя. — Вода у нас есть.

— Какая вода?

Просто тётя Надя не поняла. Она думает, что колодец — это колодец. Это, конечно, колодец, само собой. Но возле колодца люди живут. Чабаны. Со своими овцами. И у них молоко всегда есть, сколько хочешь нальют.

— Овечье? — говорит тётя Надя.

Очень трудно тёте Наде всё объяснять. Как только тётя Надя живёт у себя в Москве! Но Матвеевна ей объяснит. Матвеевна к моему папе очень привязана, она ради него объяснит. Овечье молоко только ягнята пьют. А на колодце ещё есть верблюды. Верблюды Матвеевне не нравятся. Двух похожих нет — вот что Матвеевне особенно у верблюдов не нравится. Они только на картинках похожи. Как закричат — будто конец света. Но молоко у них вкусное.

— А на верблюжьем молоке можно? — говорит тётя Надя.

— На нём всё можно, — сказала Матвеевна.

Коровье молоко по сравнению с нашим, верблюжьим, оказывается, просто вода.

Витя хотел с собой лошадь взять. Но она по песку не поедет на своих колёсах. Мы на колодец идём, зачем нам лошадь?

Мы идём через пустыню. Мы по барханам идём.

— Как верблюжьи горбы, — говорит тётя Надя.

Тётя Надя думала раньше, что в пустыне один песок. Она так в книжках читала и в кино видела. А у нас деревья растут.

— Какое высокое дерево, — говорит тётя Надя. — Что это на нём чёрное? Похоже на черёмуху с ягодами.

Мы с Ариной черёмуху не видали. Может, похоже, а может, нет. Всё равно красиво. Это акация, у неё даже листья есть. Колючки на ней тоже, конечно, есть. Акация сейчас цветёт. Цветы у неё тёмные, прямо чёрные. А тётя Надя думает — ягоды.

— Ягоды на акации не бывают, — говорит Витя. — На акации только бывают плоды.

— Мне у вас учиться и учиться, — смеётся тётя Надя.

Ничего, пусть учится. Мы ей всё покажем. Вот дерево — саксаул, оно тоже у нас растёт.

— Кривое какое, — говорит тётя Надя. — Даже тени нет.

Вот как тётя Надя придумала. Это такой кривой саксаул, что он даже обманул свою тень. Тень всегда прямо падает, а саксаул растёт криво, туда-сюда. И тень не знает, куда ей падать от такого кривого саксаула. Поэтому она вообще не падает. И саксаул один стоит. Хитрый, без тени. Ему тень не нужна, он солнце любит.

— А почему так сиренью пахнет? — говорит тётя Надя.

Мы не знаем почему. Мы сирень вообще-то не нюхали. У нас сирени нет. Мы стали нюхать. Витя в куст астрагала залез, так он нюхает. Арина на четвереньки встала. Я нос кверху поднял и нюхаю.

— Будто в букете сидишь, — говорит тётя Надя.

Она тоже нюхает. Цветок сорвёт — и понюхает. Листок сорвёт — и понюхает. Всё не то. Потом вдруг села, закрыла глаза и говорит:

— Где-то вот здесь…

Мы смотрим, около чего тётя Надя села. Может, мы эту траву даже не знаем, может быть, — новый вид. Надо у тёти Наташи спросить, она посмотрит в гербарий. Но тётя Надя не под новый вид села. Она сидит под кустом.

— Это кандым, — говорю я.

Это кустарник — кандым, он белыми цветочками цветёт. Уже отцвёл. На нём сейчас пушистые шарики висят, как ежата. Мягкие такие! Красные, розовые, всякие. Мы с Ариной эти шарики жуём иногда. От них во рту немножко кисло, сразу пить расхочется.

— Чудесный запах, — говорит тётя Надя.

Как кандым у нас пахнет! Она ничего подобного не встречала. Кандым, конечно, пахнет. Мы только не знали, что он так замечательно пахнет. Теперь будем знать.

Витя разжевал шарик, говорит:

— Ого! Как сиренью пахнет!

— Не может быть, — смеётся тётя Надя. — Что ты говоришь! Кто бы мог подумать?

А ведь сама первая сказала. Взрослые часто так — скажут, забудут, а потом удивляются.

— Самой настоящей сиренью, — говорит Арина.

— Чем же ему пахнуть? — говорю я. — Это кандым!

Мы дальше по барханам идём. Как по горбам.

Тётя Надя ещё много чего не думала. Она не думала, что у нас столько ящериц. И жуков. И разных следов. Она почему-то считала, что увидит безжизненные пески. А кругом жизнь прямо кипит.

Мы с Ариной смотрим кругом. Ничего особенного, конечно, нет. Муравьи куда-то бегут.

Жук-скарабей тащит овечий катышек, сейчас прятать будет. Оса песок роет, и песок у неё летит между ног. Фонтаном. Она так работает. Черепаха лезет задом из норки. Рогатая жужелица дерётся с чёрным жуком. Они так скрипят, будто на них куртки из скриплой кожи. Это они своей скорлупой скрипят. Мы их разняли. Нечего драться.

Ящерица на ветке сидит. Лапки расставила широко и на нас глядит. Думает, что мы мимо пройдём.

Я подкрался и рукой её накрыл.

Ага, попалась! Только что была светлая, а у меня в руках живот сразу стал голубым. Хочет меня испугать. Но я не испугаюсь. У меня папа зоолог. Ящерицы у нас в кухне живут. Я всё про них знаю. Эта ящерица — агама. Она цвет может менять, мне папа показывал. Как ей что не понравится, сразу синеет.

Я показал тёте Наде.

Она пальцем агаму потрогала. Осторожно.

— Не укусит? — спрашивает.

Агама как дёрнется. И выскочила. Побежала, песком нас забрызгала. Витя хотел догнать, а она — в норку. И нет!

Тётя Надя расстроилась, что мы упустили такую великолепную агаму. Другой такой великолепной нам никогда не поймать!

— Поймаем, — говорю я.

И сразу поймал. Она как раз за тётей Надей сидела.

— Ты прямо профессор, — говорит тётя Надя. — Ты ещё диссертацию не написал?

— Как-нибудь потом… В свободное время.