Семен Бытовой - Река твоих отцов

— Это сказка про Ивана-дурака, дедушка! Старик вроде не понял.

— Хочешь, почитаю?

— Садись, читай.

Феня села на пол напротив деда и стала громко читать.

— Все понял? — спросила она, закрыв книжку.

— Какой конь, как птица, летать может?

— Так это же сивка-бурка, дедушка. Это не простой конь.

Старик не поверил. Взял у внучки книгу и долго рассматривал картинки.

— А еще чему учат вас?

— Арифметике, русскому языку, грамматике, зоологии, ботанике, истории, — затараторила Феня так, что старик зажмурил глаза.

— Не кричи, а то в голове шум.

Феня схватила с плиты пшеничную лепешку, обмакнула ее в мед.

— Дедушка, — сказала она с полным ртом, — знаешь что? У нас в школе скоро будет музей. — И объяснила, что такое музей. — Ты подари нам в музей свой бубен, кости, халат. Правда, дедушка, подари! Николай Павлович сказал, что в музее нужно и шамана поставить.

Никифора словно обухом ударило. Он вздрогнул, побледнел, испуганно посмотрел на дочь.

— Матрена-а-а! Слышишь, Матрена-а-а! Отца твоего в музей ставить хотят!

— Опять не понял, — возмутилась Феня. — Шамана мы из глины вылепим. Нам одеть не во что чучело…

— Глупости говоришь, — перебила Матрена. — Разве можно из родного дедушки чучело делать! Он уже давно шаманить бросил. Никому зла не делал. Люди прежде ходили к нему, просили помочь, он и помогал.

Феня всплеснула руками.

— Я и говорю, раз шаманить бросил, пусть подарит нам все, в чем прежде шаманил. А чучело мы из глины-ы-ы вылепим. Из глины-ы-ы, понятно?

Мать, кажется, теперь поняла.

— Ладно тебе, беги в интернат.

Феня постояла, посмотрела на деда и вышла, хлопнув дверью.

…Назавтра Никифор сложил в мешок из рыбьей кожи свой шаманий халат, отороченный мехом, бубен, кости, какие-то железки на ржавой проволоке, пошел к реке, отвязал свою латаную ульмагду и поплыл вниз по быстрому Тумнину.

Матрена постояла на берегу, поплакала и, как только лодка скрылась за поворотом, ушла домой.

Только спустя четыре года нежданно-негаданно вновь появился Никифор Хутунка в Уське-Орочской.

Узнав случайно, что охотники убили тигра, он прилетел на самолете хоронить священного зверя.

— Лететь, однако, много стоит! — заявил он, когда в дом к Матрене собрались соседи, чтобы взглянуть, что стало с Никифором. — Пускай соберут деньги! — И только после этого спросил: — Где амба?

Когда ему — сказали, что тигра давно нет, что старики похоронили его на берегу протоки, Никифор сделал вид, что не слышит, и приготовился шаманить.

Действительно, тигра уже не было. На месте, где зарыли его кости, старики соорудили, как того требовал древний обычай, высокий амбарчик на сваях.

Тигр считается у орочей священным зверем. Охотиться на него запрещено. Стрелять в амбу разрешается лишь в том случае, если он напал на человека. Когда сраженный пулей хищник падает замертво, орочи долго не подходят к нему. А приблизившись, молча стоят перед убитым амбой, внушают себе, что не они, орочи, а кто-то другой, не причастный к ним, поднял руку на великого царя тайги.

— Не нужно было стрелять, — тихо, словно подумав вслух, говорит один.

— Верно, не нужно! — говорит другой. Но тут слышится голос третьего:

— Почему не нужно? Зачем к людям приходил, зачем угрожал?

Словом, осудив тигра, орочи решают: хоть и виновен амба перед людьми, все равно надо хоронить его с почестями.

Тигра в старину хоронили так: задние лапы амбы засовывали в меховые штаны, на передние надевали рукавицы. На голову зверя напяливали шапку-ушанку. Потом несли тушу к месту погребения. Чтобы тигр на том свете не был одинок, охотники убивали собаку и зарывали ее рядом.

Могила тигра, или хуми, — место священное. Каждую зиму, прежде чем отправиться в тайгу на соболевку, охотники приходили сюда, просили у амбы — великого духа лесов — удачи на охоте…

Три охотника — Сидор Акунка, Арсений Тиктамунка и Петр Бисянка случайно убили тигра. Полдня просидели они в глубоком молчании около мертвого хищника. Наконец Акунка сказал:

— Надо хуми строить.

— Худо, шамана нету, — ответил Тиктамунка. — Как без шамана хуми строить, понять не могу.

— Можно, чего там, раз нету его, — сказал Бисянка. — Никифор сам из Уськи ушел, старики не гнали его. Тут хуже дело: новый закон велит шкуру амбы в контору сдать…

— Что ты, Петр, — замахал на него руками Акунка. — Разве можно с амбы шкуру снимать?

— Закон велит. Трогать закон, знаешь, нельзя.

— Надо в Уську сбегать, Николая Павловича спросить. Послушаем, как его скажет.

— Все равно скажет: нельзя закон трогать, — настаивал Бисянка. — Хорошая у амбы шкура, — наверно, контора много рублей даст.

Эти слова заставили задуматься. Через несколько минут спор возобновился. Тиктамунка решительно отказался свежевать амбу. Говорил, что бог лесов увидит, пошлет самых злых духов, а поговорить с ними некому, шамана из Уськи прогнали.

— Старики не гнали его, сам ушел, — опять сказал Бисянка.

Спорили долго, наконец пришли к решению: сдать шкуру тигра на заготовительный пункт, а освежеванную тушу похоронить как положено. Тогда и советский закон не будет нарушен, и древний обычай соблюден.

Тигру связали ремнями ноги, просунули в петли толстую жердь и понесли к реке. Но ульмагда оказалась слишком мала для огромной туши, и охотники решили соорудить плот.

Прибыли в Уську только к вечеру. Встречать охотников с такой редкой добычей прибежали на берег все жители поселка. Пока снимали с тигра шкуру, стало совсем темно, и решили отложить похороны на завтра. За ночь свора собак так обглодала тигровую тушу, что к утру от царя лесных зверей остался один скелет.

Ничего не поделаешь. Облачили скелет в погребальную одежду, погрузили в лодку и отправились на протоку хоронить амбу…

Слухом земля полнится. От Уськи до Копи, где жил последние годы Хутунка, добрых сто километров. Но и туда быстро дошла весть об убитом тигре. Бывший шаман встревожился: как это без него хуми строить будут? И он решил ехать в Уську. Гнать ульмагду шестом против течения очень долго. Но тут в Копи прилетел самолет с почтой. Узнав, что оттуда самолет полетит в Уську, Хутунка, поборов страх, упросил пилота взять его, старика, с собой.

— Дочь у меня там, Матрена, внучки…

Пока летел, вспомнил, как много лет тому назад, когда впервые над Уськой пролетел самолет, сам испугался насмерть и людей напугал. Весь день тогда шаманил. А теперь в самолете сидит привязанный к сиденью ремнями, и вроде ничего, живой. Только гудит очень, уши болят. И земля внизу другая совсем. И тайга на себя не похожа. Деревья стоят крохотные, и река между ними вьется узкой полоской — на оморочке по такой не пройдешь…