Герман Матвеев - Семнадцатилетние

Урок немецкого языка начался, как всегда, с устного опроса. Около учительского стола стояла Нина Шарина. Слегка покачиваясь с носков на пятки и внимательно разглядывая рисунок паркета, она давала характеристику творчества Гейне.

— Довольно. Садись. Четыре, — сказала Марина Леопольдовна по-немецки.

Нина закатила глаза и, приложив руку к груди, облегченно вздохнула.

— Крылова! — вызвала учительница и быстро прошла в конец класса.

Ерофеева не успела и глазом моргнуть, как листок бумаги, который она разглядывала, едва сдерживая смех, очутился в руках Марины Леопольдовны. Так же быстро учительница вернулась к столу и, мельком взглянув на сильно покрасневшую девушку, обратилась к Крыловой по-немецки:

— Напиши мне бессоюзное придаточное предложение…

Рита повернулась спиной, и через минуту, в полной тишине, мел уверенно застучал по доске. Марина Леопольдовна села и положила перед собой отобранный листок.

Это была карикатура. Преувеличенно худой и высокий мужчина со зверским выражением на лице протягивал трем стоящим на коленях девочкам толстую палку. На палке было написано: «самовоспитание». С первого взгляда Марина Леопольдовна узнала нового учителя. Сходство было удивительное. В девочках легко угадывались Катя Иванова, Женя Смирнова и Тамара Кравченко.

— Ерофеева, что это значит? — строго спросила Марина Леопольдовна по-русски.

Надя поднялась и, потупив глаза, молчала.

— Отвечайте мне! Что это значит?

— Это?.. Марина Леопольдовна, это… дружеский шарж…

— А какое отношение этот дружеский шарж имеет к уроку немецкого языка?

Ерофеева высоко подняла брови и усиленно заморгала глазами:

— К немецкому языку?.. А разве я сказала про немецкий язык?..

— Вы, пожалуйста, не прикидывайтесь бестолковой! К старым ученицам Марина Леопольдовна всегда обращалась на «ты» и называла их по имени. Новеньким, пришедшим в школу после войны, говорила «вы» и называла их по фамилии. Надю Ерофееву она знала с пятого класса. Переход на «вы» означал крайнюю степень возмущения и неприятные последствия. Женя Смирнова не выдержала:

— Марина Леопольдовна, Надя не виновата. Это для стенной газеты. Я дала ей посмотреть. Извините… — с трудом подбирая слова, сказала она по-немецки.

— Тем хуже для тебя. Кстати, я слышала, что тебе, Ивановой и Кравченко передоверена воспитательская работа в классе, — сказала учительница. — Ну, что ж, воспитывайте. Но только, пожалуйста, обходитесь… без кулачной расправы… Бокс — это мужской спорт!

Последняя фраза ошеломила всех. У Крыловой выпал из рук мел.

Марина Леопольдовна задержала взгляд на Ане Алексеевой, но больше ничего не сказала.

Когда кончился урок, Надя догнала в коридоре уходящую учительницу и попросила вернуть рисунок.

— Ты его получишь не от меня! — сухо сказала Марина Леопольдовна.

В учительской тесно. Константину Семеновичу кажется, что тесноту создает мебель, главным образом множество стульев. С утра они чинно стоят вокруг большого длинного стола, покрытого зеленым сукном. С приходом преподавателей стулья начинают кочевать с места на место и загораживают все проходы. Тесно было и на столе от наваленных на него портфелей, сумочек, стопок тетрадей, книг. Тесно и шкафам, стоящим возле стены близко один к другому, и свернутым в трубку картам, засунутым между этими шкафами. У одной из стен несколько просторней. Там стоит диван, а над ним висит стенгазета и доска со множеством объявлений.

Большинство преподавателей вернулись с уроков. Константин Семенович с любопытством прислушивается к разговорам, присматривается к новым товарищам по работе. Вчера Варвара Тимофеевна представила его всему педагогическому коллективу. Встретили его приветливо, но все были заняты своими делами и сразу перестали обращать на него внимание. Что ж, это вполне естественно. Более подробное знакомство состоится потом, в дальнейшем. Его приняли как полноправного члена коллектива, и все остальное будет зависеть от него.

— Ну, а что вы будете делать с таким папашей? — услышал Константин Семенович голос одной из учительниц. — Вызываю его по поводу целой серии двоек дочери, а он разводит руками. «Не понимаю, говорит, что ей не учиться? Ни в чем отказа не имеет. Шелковые чулки? Пожалуйста! Новое платье? Пожалуйста! Велосипед?! Пожалуйста! Не понимаю, что ей не учиться?» — подражая отцу и разводя руками, рассказывает учительницам и почти все смеются.

— Не так уж это смешно! — с какой-то виноватой улыбкой заметил Василий Васильевич.

— Конечно, смешно! «Что ей не учиться?..» Уберите частицу «не», и он получит ответ! — почти с восторгом сказала Наталья Николаевна.

Василий Васильевич с укором посмотрел на молодую преподавательницу психологии.

— А по-моему, это очень грустно… Особенно грустно потому, что тунеядцы и лодыри часто заражаюти трудолюбивых учеников, — возразил он с той же виноватой улыбкой.

— Да, такие есть в каждом классе, — заметила Анна я Васильевна. — Вчера у меня тоже был разговор с одной; мамашей. Битый час она мне доказывала, что ее дочь существо особое. Нервная, чувствительная! Что насилие над ее волей неминуемо повлечет за собою психическую травму…

— А на самом деле? — спросил Константин Семенович.

— Обыкновенная девчонка. Непоседа, задира, и здоровье у нее такое, что можно позавидовать!

— Товарищи, а что говорить таким родителям, таким семьям, где существует расценка на отметки? — спросила Зоя Петровна. — Любимая дочка получила пятерку — получай пять рублей! За четверку полагается три рубля. За тройку — ничего. Это у них называется прогрессивным поощрением. Родители уверяли меня, что дочь стала лучше учиться, и я никак не могла убедить, что они воспитывают на свою же голову стяжательницу.

— Девочка убедит их в этом сама, когда вырастет, — сказал кто-то.

— Да… но слишком поздно!

В этот момент в учительскую вошла Марина Леопольдовна. Она достала из журнала рисунок и при этом проворчала достаточно громко, чтобы все слышала:

— Удивляюсь, как резко изменился класс!

Сунув журнал на место, она широким жестом положила рисунок на стол.

— Константин Семенович, извольте полюбоваться! — с возмущением сказала она.

Анна Васильевна, сидевшая поблизости, нагнулась к рисунку и удивленно подняла брови. Губы ее дрогнули, но она сдержала улыбку.

— Творчество Тамары Кравченко? — спросила она.

— Я отобрала у Ерофеевой.

Константин Семенович подошел к столу и взял рисунок. На какое-то мгновенье в учительской наступила настороженная тишина. Все присутствующие поняли, что Марина Леопольдовна разгневана неспроста, и с любопытством ждали, что будет дальше.