Герман Матвеев - Семнадцатилетние

Монотонно тикали круглые стенные часы, и, поглядывая на них, Фенечка думала о том, сколько времена ей придется здесь сидеть. Школьные заседания обычно затягивались. Наталья Захаровна не любила совещаний, старалась проводить их пореже. Поэтому на каждом совещании разбиралось множество вопросов.

Неожиданно голоса в кабинете стали громче, заговорили все разом, а через минуту дверь открылась, и Варвара Тимофеевна торопливой походкой прошла через канцелярию. Следом за ней вышли два учителя — члены комиссии, в сопровождении Константина Семеновича. Заседание кончилось. В кабинете остались директор и председатель комиссии. Фенечка знала, что сейчас Наталья Захаровна ее позовет, и подошла к полуоткрытой двери.

— …Наталья Захаровна, я решила вам сказать, что это обследование было вызвано жалобой, — говорила председатель. — Мы получили письмо и вначале думали, что писал кто-нибудь из родителей, член родительского комитета. Автор хорошо осведомлен о работе школы, знает людей и, видимо, очень недоволен… Такие случаи бывают, но в процессе обследования я убедилась, что письмо написано не родителем…

— Оно без подписи? — спросила Наталья Захаровна.

— Да. Письмо анонимное.

— Так зачем же тратить столько усилий?.. Анонимные письма пишут обычно негодяи, сводящие личные счеты.

— Что делать! Считается, что автор может бояться последствий своей критики. Обвинения очень серьезные, с политической окраской. Я вам дам прочитать, — сказала председатель и зашелестела бумагой… — Вот!

Наступила тишина. Фенечка чувствовала, что случайно присутствует при разговоре, который ей не полагалось слышать, но не могла же она выйти из канцелярии или заткнуть уши. С какой стати! Пока директор читала жалобу, она для приличия немного попятилась и села под часами на стул машинистки.

— Зинаида Алексеевна, но ведь это сплошная ложь и клевета! — с плохо скрываемым возмущением сказала директор.

— Да. В этом мы убедились, и именно поэтому я дала его вам прочитать.

— Я не понимаю, как можно верить? Да неужели у нас есть такие школы? — сказала Наталья Захаровна и, немного помолчав, ответила сама себе: — Ну, люди, положим, есть и похуже…

— Наличие этой анонимки доказывает, что люди есть всякие.

— Да. Удивительная подлость! — сказала Наталья Захаровна. — Я очень вам благодарна, Зинаида Алексеевна, что вы показали мне письмо.

— Это писала учительница?

— Ну, конечно… И такая растленная особа учит наших детей… Мне обидно за Константина Семеновича. Он болеет душой за дело, любит школу и не жалеет сил. Кроме того, он по натуре очень доброжелательный, терпеливый и сдержанный человек. За весь этот год он, по-моему, не произнес ни одного грубого слова и никого не обидел…

Проводив членов комиссии, Константин Семенович вернулся в кабинет и плотно закрыл за собой дверь. С его приходом разговор на некоторое время прекратился. Скоро в кабинете опять заговорили, но Фенечка уже не могла разобрать слова.

На другой день всей школе стало известно, что обследование закончено, что комиссия сделала положительные выводы и что теперь до конца года можно работать спокойно.

Три дня Фенечку мучила тайна. Она одна знала о причине обследования, но, как ни ломала голову, никак не могла догадаться, кто написал эту подлую жалобу. Фенечка была патриоткой своей школы и не могла примириться с тем, что подлюга, замаравшая «честь школы», останется ненаказанной. Но кто она? Известно, что писала учительница, а значит, подозревать можно кого угодно… Спросить Наталью Захаровну она не решалась, понимая, что за подслушивание ей крепко влетит.

На третий день Фенечка решила, что надо с кем-то посоветоваться, и наметила для этой цели Женю Смирнову. Женя была старостой десятого класса, а самое главное, Фенечка почему-то особенно доверяла этой девушке.

В большую перемену она разыскала глазами среди гуляющих в коридоре Женю и поманила ее пальцем.

— Идем-ка… что я тебе скажу, — таинственно шепнула она, когда Женя подошла к ней вплотную.

В конце вешалки, спрятавшись за одеждой, Фенечка подробно пересказала Жене весь разговор об анонимном письме.

— …Видишь, как… Написала мерзавка, а фамилию свою не поставила. Хуже нет, когда такая змея притаится и жалит из-за угла… Как ты полагаешь, Женя, кто это писал? — спросила она.

— Марина… — с трудом сдерживая волнение, уверенно произнесла Женя. — Это она… больше некому. Она, понимаешь, Константина Семеновича с первых дней возненавидела… Ты правильно сказала… Она все время жалила…

Фенечка недоверчиво посмотрела на девушку и медленно покачала головой:

— Вот уж не думала!.. Не из таких она, Марина-то Леопольдовна. Если надо, она и в глаза отчитает. Что ей бояться?

— Она, она! Больше некому! — стояла на своем Женя. — Какая подлость! Это же ужас…

Первый раз в своей жизни Женя столкнулась с таким гнусным поступком взрослого человека. Мелкие недоразумения, ложь и хитрость подруг хотя и возмущали и огорчали ее, но за этим всегда стояло что-то такое, что можно легко объяснить и простить: опрометчивость молодости, лень, самолюбие, горячность, упрямство. Потрясенная до глубины души, вернулась она в класс. Перемена еще не кончилась, форточка была открыта, но Женя не чувствовала холодного воздуха. Она села за свою парту и, облокотившись, сжала ладонями виски. «Как она могла!.. Зачем?.. Неужели ненависть может толкнуть человека на такую подлость?» — думала девушка.

Женя, как и все остальные дети, привыкла слышать и читать о благородных поступках замечательных советских людей, о подвигах, о честности, о долге, смелости, стойкости, упорстве, и вдруг — клеветническая анонимка!.. Поступок, которому трудно найти название и не с чем сравнить. Однажды Константин Семенович сказал, что честному человеку не легко бороться с негодяем потому, что негодяй пускает в ход ложь, клевету, а честный человек этого не делает. Он борется честно. Со стороны же иногда бывает трудно сразу разобрать, кто негодяй, а кто честный. На лбу у людей ничего не написано. Сейчас Женя вспомнила об этом и поняла, как был прав учитель.

— Женя, ты что? — спросила Светлана, незаметно войдя в класс и подсаживаясь рядом.

Женя повернулась к подруге, посмотрела на нее ничего не выражающим взглядом, словно на чужую, и вздохнула:

— Что ты говоришь?

— Я спрашиваю, что с тобой?

— Ой, Светка… я не знаю, как тебе и сказать…

В это время зазвенел звонок и в класс вошли Надя и Аня.

— Девочки! А почему форточка открыта? Вы простудитесь! — предупредила Надя и полезла на окно. — Заболеть сейчас… этого еще не хватало!

Одна за другой входили десятиклассницы, Но, занятые своими делами, не обращали внимания на необычное состояние старосты.