Зоя Воскресенская - Девочка в бурном море. Часть 2. Домой!

— Это будет наша с тобой тайна, и никто не узнает, что на пароходе есть комсомолец и пионерка. Итак, Улаф, дружба на всю жизнь, — протянула Антошка руку.

— Навеки, Антошка, — вздохнул Улаф.

— Ты все же чем-то огорчен, — сказала Антошка. — Плюнь на них.

— Нет, ты ошибаешься, я не считаю для себя за честь сидеть с ними за одним столом. Но дядя Кристиан сообщил мне очень печальную весть. Наш цека комсомола уничтожен гестаповцами. Ребята собрались в одном домике в горах, обсуждали план большой операции против оккупантов. Неожиданно затарахтели мотоциклы, дом окружили эсэсовцы. Наши ребята отстреливались, все они были вооружены. Они успели принять решение, чтобы секретарь цека, наш славный парень, бежал и продолжал работу. Он выпрыгнул со второго этажа балкона в кустарник и упал на штыки гитлеровцев. Все ребята погибли, но успели сжечь документы. Когда на выстрелы сбежались люди, они увидели, что ребята дорого отдали свои жизни. Два десятка гитлеровцев валялись мертвыми возле дома.

— Как же это могло произойти? — ужаснулась Антошка.

— Наверно, их выследили. Но через два дня после этого взлетело на воздух паспортное бюро, которое организовали гитлеровцы. Они решили сфотографировать всех норвежцев и выдать новые паспорта, чтобы затруднить работу подпольных организаций. Стало трудно жить по чужим паспортам, и нужно было сжечь эту контору, чтобы не дать возможность гитлеровцам вылавливать нелегальные организации. Вся картотека с фотографиями сгорела. А против сгоревшего здания на следующий день появился плакат: «Нас не сломить. Мы отомстили за наших боевых товарищей комсомольцев. Да здравствует победа!» Ребята продолжают действовать…

Антошка сидела, подперев ладонями горящие щеки.

— Антошка, — попросил Улаф неуверенно, — подари мне на память свою фотографию.

— Зачем?

— Как — зачем? Мы скоро расстанемся, и мне останется на память твоя фотокарточка.

— У меня есть, но совсем маленькая, я снималась в Швеции для маминых документов на самолет.

Антошка сбегала в каюту и принесла крохотную фотографию, которые делают для паспортов. С фотографии смотрела девчонка удивленными глазами, за оттопыренным ухом торчал большой бант.

— Напиши что-нибудь, — попросил Улаф.

Антошка вынула из кармана «вечную» ручку и написала: «Улафу от Антошки. Верни мне эту фотографию через 53 года».

Улаф прочитал и удивленно вскинул брови.

— Это зачем же вернуть и почему через пятьдесят три года?

— Так… — загадочно произнесла Антошка. — Так нужно.

— Хорошо, — покорно согласился Улаф.

Вид у Антошки был лукавый. Ей вспомнилась удивительная история, которую она наблюдала год назад. Коллонтай поручила ей переписать библиотеку в своем кабинете. Антошка сидела на полу, записывала в толстую тетрадь книги с нижней полки. Вот тогда это и произошло…

…Александра Михайловна работала за своим письменным столом. Через несколько минут должен прийти с визитом генеральный консул одной из стран, оккупированной гитлеровцами. Придет к ней с визитом, как к старшине дипломатического корпуса в Швеции.

В назначенное время порог кабинета переступил высокий старик. Представился. Александра Михайловна сразу завязывает разговор не о погоде, не о театрах, как принято на таком приеме, а о жгучем вопросе объединения сил против фашизма, о втором фронте, с открытием которого всё тянут союзники.

Затем, незаметно взглянув на часы, делает неуловимое, одной ей свойственное движение, означающее, что аудиенция закончена.

А старый консул медлит. У него еще личный вопрос. Он извлек из нагрудного кармана небольшую фотографию на плотном картоне, протянул ее Александре Михайловне.

Она поднесла к глазам лорнет.

— Как? Это моя фотография. Здесь мне лет шестнадцать-семнадцать, но у меня такой нет. Откуда она у вас?

Консул широко улыбнулся.

— О мадам, это было полвека назад, а точнее, пятьдесят три года назад. Ваш отец генерал Домонтович работал тогда в русском генеральном штабе. Я же был всего лишь адъютантом у нашего военного атташе. Вы иногда появлялись с вашим папа на балах.

— Это бывало редко, я уже тогда бежала от светской жизни.

— Да, я это знаю. А я бывал на каждом балу, искал вас. Имел дерзость посылать вам цветы, часами ходил возле вашего дома в надежде увидеть вас. Однажды вы с вашим отцом возвращались с бала. Это было уже под утро. Вы шли по набережной Невы и постукивали каблучками. Я следовал за вами на почтительном расстоянии. Затем я должен был уехать на родину вместе со своим военным атташе. Перед отъездом мне посчастливилось купить у фотографа этот ваш портрет.

— Удивительно! Я этого совсем не помню. Как давно это было, — звонко смеется Александра Михайловна.

— И сейчас, — продолжал консул, — когда мое правительство предложило мне пост генерального консула, я просил направить меня в Швецию, зная, что вы здесь. Я всю жизнь следил за вами. Читал ваши статьи и книги о рабочих, о социалистическом движении, ваши гневные памфлеты против войны. Не понимал вас. Когда узнал, что вы стали министром первого большевистского правительства, был страшно опечален. Мне казалось, что вам была уготована другая судьба. Увы, должен признаться, что в числе многих я не верил в прочность Советского государства. Сожалел о вас. А теперь пришел, чтобы низко поклониться вам и высказать свое восхищение и глубокую признательность вашему народу, который выносит чудовищную тяжесть, выносит на своих плечах судьбу всей нашей планеты. Ваша страна в этой войне отвоевывает право народов на мирную жизнь. Низкий поклон вам!

Консул склонил седую голову.

Александра Михайловна протянула ему руку.

— В большой жизни, дорогой консул, какие только дороги не перекрещиваются, какие только встречи не происходят!..

И сейчас, когда Антошка дрейфует в бурном море, в этот самый вечер шофер посольства везет Александру Михайловну в тихий загородный отель под Стокгольмом. После трудового, напряженного дня семидесятидвухлетний посол может позволить себе провести ночной отдых на свежем воздухе, на берегу залива. А здоровье сдает. После тяжелого приступа болезни безжизненно повисла левая рука. «Какое счастье, что не правая, — думает Александра Михайловна. — Без правой руки никак не обойтись». Есть документы, которые она не может диктовать, пишет только от руки и сама запечатывает конверты.

Шофер умело ведет машину по лесной дороге, огражденной высокими елями. Над заливом курится туман. На высокой скале приютился отель. Дорога к нему ведет серпантином.