Галина Демыкина - Как тесен мир

— А нас пустят? — радуется Светлана.

— Наверное.

— Потанцуем! А, Сашка?

— Я хочу Аду пригласить.

Света замирает. Не видел он, что ли?

— Я не танцую, — спокойно говорит Ада и тянется к отцову портсигару. — У меня нога больная. После полиомиелита. — И достает сигарету и — вот чудеса! — закуривает.

— Ты разве куришь? — переходит на шепот Света.

— Да. Изредка. — И к Сашке: — Не хочешь?

И Сашка прикуривает от Адиной спички, и они сидят, как взрослые, курят (хорошо, что дед ушел!) и глядят друг на друга, и Ада говорит (вот нахалка!):

— Ты и правда красивый мальчик.

Сашка уже не краснеет.

А Света сидит, как дурочка на чужих именинах. Потом спохватывается.

— Саша, — говорит она, — покатаемся на велосипедах?

— Не могу, — отвечает он, не глядя. — Мне еще в магазин велели.

— Вот что, ребятки… — Ада ставит локти на стол, так по-хозяйски ставит, и в широкие ладони тяжело кладет голову. — У вас тут лес есть?

— Муровый, — говорит Саша. — А что? За грибами?

— Нет, мне надо птиц послушать. Я ведь биолог.

— Ну и что? Зачем вам… зачем тебе птицы?

— Мне надо знать, кто как поет. То есть я знаю, конечно, но надо научиться легко отличать. Я орнитологом буду.

— Звери лучше, — серьезно говорит Саша. — Много лучше.

Света не видела его таким серьезным — с ней он все смеется.

— Одинаково, — отвечает Ада. — Вот ты знаешь, например, как летают журавли? Они летят целый день, а к ночи устают и опускаются на землю. И сразу засыпают. Не спит один только дежурный. Один-одинешенек длинный журавль стоит, поджав лапу. А сон его клонит. И чтобы не поддаться, он в лапу камешек берет. Сон разожмет ему пальцы, — он выронит камешек. А выронит — проснется.

— У нас на участке гнездо есть, — сказал Саша. — Не знаю, какой птицы. Я подошел, а она не слетает. Глядит вот так… вот как Светка!

Света поднялась со стула, вышла. А Саша даже не обратил внимания. Из соседней комнаты голос его — как жужжание шмеля. Потом они засмеялись — Сашка и Ада. Потом пошли с террасы.

Света подбежала к окну. Они стояли за забором. Он хотел подсадить Аду на багажник, но Ада не села, и они пошли по дорожке.

И велосипед шел рядом третьим лишним.

Саша всегда замечал, что со старшими легче. Даже эта Ада — ну намного ли старше? — а с ней совсем по-другому, чем со Светкой. Спокойно. Она сама ведет. Нет, то есть к лесу ведет он, конечно, потому что она просто не знает, а вот разговор, что ли… Даже не разговор, а вот как им относиться друг к другу. Тон какой-то, нотку, что ли. Во! Тональность. Он не раз слышал в музыкальной школе, что композитор не случайно пишет пьесу в си бемоль миноре, например. Играть труднее, а зато в другой тональности не прозвучит. Ада тоже взяла сложную тональность: что вроде они и друзья, и Саша ей нравится, и она все же считает его маленьким, но говорит, как с равным… Нет, Сашка ничего так не думал, но обострившимся вдруг чутьем угадывал эти впервые за жизнь сложные оттенки и слушал их. Как на хорошем концерте, на которые он почему-то (ленив, что ли?) очень редко ходил.

— Тебе в магазин надо, — сказала Ада, когда они дошли до леса. — Поезжай.

— Не надо мне.

— Ты же сказал.

— Я наврал.

— Зачем врать по пустякам? — удивилась Ада.

— А я не по пустякам. Мне не хотелось уходить.

Саше никогда еще так легко не говорилось и не дышалось. И деревья никогда не проступали так ярко из солнечных лучей. Ада трогала загорелыми пальцами кору сосны или березы, и Саша видел тогда — она хороша, это кора, живая.

Они вышли к перелеску, где стояли низенькие, в полроста человеческих, елки. Сухие, тонкие ветки их, похожие на паутину, тянулись в горячем воздухе, подсвеченном красным. И Саша удивился этому подсвету. Не замечал до Ады.

Дальше шла хоженая-перехоженая с детства поляна с красными листьями земляники. А посредине — пень корнями наружу.

— Царит, — сказала про него Ада.

И верно — он был как нос на лице.

— У Светки есть игра, — сказал Саша. — На внимание. Поглядеть на человека, а потом сразу припомнить, какие у пего глаза, нос, рот. Или — какие вещи в комнате.

— Ну? — не поняла Ада.

— Я почему-то не видел никогда, какие бывают деревья. Что у сосны другие ветки, чем у ели, и вся посадка, что ли, другая. А ты видела?

Ада засмеялась и ничего не сказала, и Саша подумал, что это она наколдовала ему такое зрение. Только сознаться не хочет.

— А какие у меня глаза? — спросила Ада. — Какого цвета?

Саша глянул и мысленно отшатнулся от света их поверх темноты. И не разглядел, конечно. Он больше увидел все лицо без улыбки, с широкими губами и широкими ноздрями, и темные завитки возле ушей.

Он тогда нагнулся, чтобы сорвать лесной колокольчик и отдать Аде, но забыл отдать и держал перед собой его шуршащую, выгоревшую до белизны шапочку.

Птицы молчали от жары, и рукам было жарко на руле велосипеда.

— Стоп! — шепотом крикнула Ада и схватила его за плечо.

Прямо на дорожке сидела белка. Ярко-рыжая шкурка ее светилась на солнце, а серый хвост прозрачно просвечивался воздухом. Белка глядела на людей без удивления и страха, а наглядевшись, поднесла к мордочке желтые лапы, и в них была зеленая сосновая шишка. Обглодала ее быстро-быстро, бросила белый свежий стерженек и только тогда не спеша, как кошка, побежала по теплой тропе, а потом свернула. И осталась добрая благодарность, что не испугалась и поела вот тут, прямо на глазах, и ушла спокойно, без суеты. А чего? Почему надо не верить?

Белка ушла, а рука Ады еще была на Сашином плече, и он боялся, что она заметит, что он это заметил, и стоял, забыв выдохнуть, и слышал, как бьет током от этой руки.

Потом Ада сняла руку, и они пошли обратно молча. Саша не глядел на Аду, будто она знала про него что-то, чего знать друг про друга нельзя. А она поглядывала, чуть скосив глаза; он не видел, а знал, знал. И сердился на нее за это.

На поляне Ада сорвала несколько цветов гвоздики и колокольчики — другие уже, полевые, ярко-лиловые и мелкие. Из одного вытряхнула пчелу и стала насвистывать песню — неизвестно какую, тягучую, деревенскую.

Песня точно расхрабрила ее и развеяла.

— У нас при школе, — сказала Ада, — отец ульи построил, одна стенка стеклянная. И вся жизнь пчел видна. Ты знаешь, ведь у них строительный разум.

Саша не хотел про пчел, но потом стал слушать, и ему понравилось, как они сообщают друг другу на расстоянии, где гречишное поле, и как берегут матку, и как лепят свои квартиры. И он уже забыл про эту руку на плече и был рад, когда Ада позвала его:

— Ты приходи. У меня отец хороший. Приходи.

— Как тесен мир! — сказал за ужином папа Ира. — Иду сегодня по роще, а навстречу — Влад. Помнишь, Сашенька, я тебе рассказывал, такой талантливый паренек у меня на практике был?