Мария Халаши - И вдруг раздался звонок

— Ешь, заинька, сколько захочется.

Побывали они в зоопарке, катались на пароходе, но Габи это быстро наскучило, и она предложила тете сойти и отправиться домой, однако тетя Вильма ответила, чтобы Габи спокойно дожидалась, пока они вернутся в то место, откуда отплыли.

Тетя Вильма знала, что любимое развлечение Габи — покопаться в сундуке у нее дома, однако каждый раз спрашивала:

— Куда мы пойдем, заинька?

Было так хорошо, что ее спрашивают, — ведь можно выбирать! И Габи выбирала:

— К тебе!

Но однажды тетя Вильма пришла не за ней, а отправилась в больницу к Шарике. И когда звонил телефон — Габи обычно вертелась рядом — и она слышала слегка искаженный аппаратом знакомый приятный голос тети Вильмы, девочка напрасно ждала, что мама скажет: "Поди оденься получше". Теперь тетя Вильма интересовалась только Шарикой.

И все же самые большие неприятности произошли на уроке тети Ирмы, обучающей пятиклассников. Однажды ока вызвала Габи к доске и велела прочитать стихотворение "Осенний ветер шелестит". Лучше Габи в классе читала стихи только Магди Широ; Магди делала глубокий вдох, словно перед прыжком в воду, а потом шпарила без остановки. И Габи тоже читала стихи без запинки. Тетя Ирма всегда хвалила ее и, обращаясь к классу, говорила: "Вот так нужно декламировать — отчетливо произнося слова, правильно расставляя ударения, потому что в стихах форма не менее важна, чем содержание". Габи и на этот раз приготовилась читать, как обычно: слегка откинула назад голову, расправила плечи и произнесла вкрадчивым тоном, как это делала, когда собиралась блеснуть своей декламацией:

— "Осенний ветер шелестит", стихотворение Шандора Петефи.

Однако тетя Ирма, неожиданно подняв руку, остановила Габи.

— Ковач, — обратилась она к сидящему на последней парте мальчику, — тебя, очевидно, стихи не очень интересуют. Встань и расскажи нам, что ты знаешь об осени.

Ковач поднялся и тупо уставился прямо перед собой, как всегда, когда его вызывали отвечать. Он, конечно, ни слова не мог сказать об осени. Ковач вообще ничего не мог сказать. Тетя Ирма терпеливо выспрашивала у него о том, что происходит осенью с деревьями и кустами, желтеют ли, опадают ли листья. Но расспрашивать Ковача бесполезно. Все равно что к классной доске обращаться.

"Интересно, — думала Габи, — с плохими учениками вечно все возятся. Или если с тобой беда какая-нибудь приключится. А кто все делает как положено, на того плюют".

Тетя Ирма так и не добилась ничего от Ковача и жестом руки велела Габи продолжать.

Габи молча стояла у доски.

— "Осенний ветер шелестит в деревьях, так тихо-тихо шепчется с листвой", [3] Note3 Перевод В. Левина. - подсказала тетя Ирма.

Габи уставилась в пустоту и попыталась придать своему взгляду такое же тупое выражение, какое было у Ковача.

— Читай стихотворение! — подбодрила тетя Ирма, будто Габи не понимала, зачем ее вызвали к доске.

Габи не открывала рта.

— Что с тобой? — внимательно посмотрела на нее тетя Ирма.

— Ничего.

— Тогда почему ты не начинаешь?

Габи молчала.

— Отвечай! — резко сказала учительница.

— Я забыла.

Пока разыгрывалась эта сцена, ребята в классе ерзали, скрипели партами, тихо перешептывались. А тут раздался смех. Ковач, который никогда ничего не знал, и умел только хихикать, вскочил с места и загоготал.

Покраснев от гнева, тетя Ирма прикрикнула на Габи:

— Сейчас же отправляйся на место!

Декламировать стихотворение она вызвала Широ, а после урока велела Габи остаться.

— Можешь объяснить мне свое поведение?

Габи потрясла головой.

Тетя Ирма помолчала немного, потом попросила дневник. И написала в нем, что просит кого-нибудь из уважаемых родителей пожаловать в школу.

Габи, прочтя, что ее уважаемых родителей приглашают в школу, скривила рот. Шарику в это время уже привезли из больницы, она лежала в большой комнате на папиной тахте, той самой, на которую раньше по воскресным утрам забиралась Габи, чтобы затеять с папой соревнование по борьбе.

Разумеется, никаких соревнований по борьбе теперь не устраивали, да и вообще широкую тахту полностью отдали в распоряжение Шарики, а папа и мама целыми днями торчали дома, не ходили на работу, сидели около Шарики, ждали врача, говорили с ним, провожали в переднюю, метались взад и вперед по квартире, — словом, у уважаемых родителей только и было время для посещения тети Ирмы.

Габи прямо в передней сунула папе дневник.

— Натворила что-нибудь? — спросил папа, вошел с дневником в большую комнату, положил его на стол и расписался.

— Я не выучила стихотворение, — ответила Габи.

— Не выучила? — Папа смотрел на бледное лицо Шарики, глаза которой были полузакрыты. — Почему? Надо хорошо учиться! — сказал папа, и Габи почувствовала, что, если бы сообщила ему, что подожгла школу, голос его прозвучал бы так же безучастно.

Папа сначала подошел к Шарике, поправил на ней одеяло, хотя поправлять-то было нечего, просто с ней все время носились, потом спросил, может ли он написать в дневник ответ учительнице.

— Пиши, — ответила Габи, выбежала в маленькую комнату и плюхнулась в шезлонг.

После обеда папа вернул ей дневник, в котором написал, что, к сожалению, прийти в школу они не могут, потому что их младшая дочь серьезно больна.

Утром Габи сразу отдала дневник тете Ирме.

— В самом деле, теперь припоминаю… — Тетя Ирма посмотрела на Габи с такой теплотой, с которой на нее уже несколько месяцев никто не смотрел. — Да, да, эта маленькая девочка, которая больна детским параличом, твоя сестренка. Я слышала о ней, — добавила она и погладила Габи по щеке.

Тетя Ирма покачала головой и, хотя Ковач катал по полу карандаш, не обратила на него внимания, а продолжала качать головой и вздыхать. Потом она сказала, что теперь понимает поведение Габи, которая, конечно, жалеет сестренку и тревожится за нее.

Она вернула Габи дневник и спросила:

— Я твою сестричку видела? Что-то не помню…

— Мы всегда приходили вместе по утрам, — ответила Габи, — такая маленькая дурочка.

И помчалась к своей парте. "И тетя Ирма туда же, — сердито думала она. — Ее тоже только Шари интересует. И погладила она вовсе не меня, а ту противную малявку, которая лежит себе целыми днями и ничего не делает. А если откроет рот, то не сразу и разберешь, что она хочет сказать".

Тогда-то Габи кое-что и придумала. Она размышляла об этом целый день и даже вечером, лежа в постели. И когда папа пришел к ней, чтобы потушить свет и поцеловать в лоб, решила непременно так сделать.

На другой день в семь часов утра подаренный ей на рождество будильник звенел напрасно. Габи очень любила маленькие круглые часы, она обрадовалась им гораздо больше, чем другим рождественским подаркам. С тех пор Габи будят ее собственные часы, если мама не идет на работу. Но сегодня будильник звенел напрасно. Габи даже не шевельнулась. Только настороженно слушала. Из комнаты родителей не доносилось ни шороха. Наверное, мама ночью вставала к Шарике, поэтому там пока все тихо. Габи слышала, как мама однажды говорила тете Вильме, которая пришла к ним днем в воскресенье в гости и принесла Шарике в подарок маленькую куклу, а ей, Габи, не стала ничего читать и все время разговаривала со взрослыми. Тогда мама сказала, что ночью часто встает к малышке. Плача, она шептала: