Геннадий Михасенко - Неугомонные бездельники

Молчание нарушил Борька.

— Взять, взять их, пусть едой занимаются, — брякнул он.

— Какой едой? — не понял Славка.

— Обыкновенной — ам-ам. Вы что, думаете голодными заседать? Ха, артисты!.. А так — собрались, кто огурчик принес, кто колбаски, кто яблоко, как в гараже было. Скоро вон у тети Зины ранетки созреют, — распелся Борька.

— Да постой ты, обжора, с огурцами! — прервал я его. — Тут ничего не решено, а он с колбасой лезет!.. Так принимаем или нет?.. Кто за?.. Единогласно… Петрушка какая-то получается! Все перевернулось вверх дном. Значит мне заново начинать работу… Жаль билеты — так старался.

— Не волнуйся, комиссар, они будут нашими военными билетами, — нашелся Борька. — А общие потом сделаем.

Но тут мы спохватились, что девчонки могут начихать на всякие союзы. Это и предстояло установить в первую очередь. Мы решили записками вызвать их из дома и поговорить. Я тут же сел за стол. Славка предложил со слов «уважаемая» или «дорогая», но я начал еловом «слушай». Дальше шло имя и предложение явиться в три часа к нашему тополю, о котором девчонки знали — Мирка сама раз перебиралась на крышу. Славка посоветовал добавить постскриптум: «Записку проглотить», но я возразил, мол, что они, дуры — глотать ерунду. Накатав две бумажки, Люське и Мирке, я отдал их Борьке и Славке и благословил:

— Ну, счастливо!

В нашей жизни заваривалось что-то небывалое.

— А себе почему не пишешь? — лукаво спросил Славка.

— А моей, то есть это… Томки-то нету. Вот приедет — напишу, не бойся!

— Так она приехала, — сказал Славка.

Я выронил карандаш и прошептал:

— Не ври!

— Здрасте!.. Да только что!.. Чемоданы пронесли и сетку с яблоками… Томка еще руку козырьком сделала и на твои окна посмотрела — не ждешь ли, а ты — не ври!.. А яблоки вот такие! Так что пиши, комиссар. Ну, айда, Борьк.

И они ушли.

А мне как лед на темечко положили… Томка тут, Томка тут — токало в висках. Я прокрался к окну в раздевалке и замер, прижавшись виском к холодной стенке. Это было единственное окно в нашей квартире, из которого наискосок, да и то одним глазом, можно было увидеть Томкино крыльцо. На перилах сидел воробей и так старательно чистил клюв, что даже у меня зачесалось в носу. Вдруг он — порх! — и вышла Томка, в каком-то новом цветастом фартучке с отдутым карманом. Она оперлась о перила и тихонько запокачивалась и в упор глянула на меня. Я ошпаренно дернул головой и так трахнулся затылком о стояк, что застонал и сел на пол. Дурак! Ох, дурачина! Она же близорукая, не заметила бы!.. М-м…

Отдышавшись, я быстро нацарапал записку, взял испорченную резинку, лезвие и, убедившись, что Томки нет, уселся на крыльцо, как будто мастеря что-то, а на самом деле, бессмысленно кроша ластик. Голову я склонил так, чтобы все видели, что я никого не вижу. Но я все чувствовал и вздрагивал при каждом хлопке двери, боясь Томкиного появления. Какое тут записку передать!.. Тут дай бог живым остаться!

Минут через десять, когда от резинки почти ничего не осталось и я пал духом, Томка, наконец, постукивая каблуками, спустилась с крыльца. Я так и скрючился, ворочая локтями. Она остановилась, увидев меня, потом, чуть поколебавшись, неловко подбежала, сунула мне под локоть яблоко и припустила обратно. Яблоко было большущее и такое раскаленное, что прямо жгло колени. Хотелось взять его в ладони и потискать, но мне казалось, стоит прикоснуться к нему, и со всех сторон закричат, мол, ага, гостинчики, любовь, жених и невеста!.. Не выдержав этой пытки, я схватил яблоко и скрылся за дверью.

Мне хотелось впиться в него, но я лишь прикасался к нему губами, точно целуя, подкидывал в воздух и даже чуть не стукнул об пол, как мячик, а потом обернул газетой и спрятал в радиоприемник, зная, что сохраню его навсегда.

Посыльные примчались и доложили, что все в порядке. Смущенно разведя руки, я шепотом попросил Славку отнести записку к Томке, мол, не могу. Славка понял и отнес.

Полтретьего мы, незнакомо-возбужденные, явились к тополю. Это было наше первое свидание с девчонками, пусть деловое, но свидание. А тут нас поджидал такой удар, какой нам еще никто не наносил. Под деревом белели свежие опилки и, как отрезанная рука, валялась длинная, толстая ветка. Наша ветка! Мы тотчас узнали ее по хоботному изгибу и сучкам и, вскрикнув, бросились ощупывать ее, будто ища признаки жизни. Но она была холодна. Тогда мы подняли головы в надежде, что это, может быть, все-таки другая ветка, а наша так и парит в вышине, как парила… Но на том месте из как бы сморщенного от боли ствола торчала страшная полуметровая култышка, с бледным, бескровным срезом.

Погиб наш Остров Свободы!.. Гнусные твари! В открытую взять не удалось, так начали подличать втихоря?!

Славка сжал кулаки и, тряся ими, зарычал:

— Дайте! Дайте мне хоть одну мымру!

— Айда к Бобкиным! — приказал я.

Нам открыла тетя Феня.

— Юрка дома? — жестко спросил я.

— Нет, — ответила она, подозрительно оглядывая нас.

— Скажите ему, что я его задушу, — простучал багровый от гнева Славка.

Тетя Феня резко нахмурилась и перешагнула порог.

— А что такое?

— Задушу! — повторил Славка. — Можете прощаться с сыном!

— Да в чем дело, ребята?

— Спросите его самого! — ответил я, и мы ушли.

Сперва пропал гараж, теперь вот крыша — кончилось наше чисто мальчишеское житье, и если бы не «Союз Четырех», остались бы мы на бобах… Нет, не зря я узаконил его!.. А этим мымрам будут еще от нас и охи и ахи!

Молча перетащив ветку в кусты и уложив ее вдоль забора, мы размели и притоптали опилки, а чтобы девчонки не видели, как мы ждем их, влезли на самую макушку тополя и расселись там, кто где.

Под нами проносились машины, проходили люди, превращенные в головы и плечи. Шляпка… Берет… Лысина… За дорогой виднелся чужой просторный двор, с волейбольной площадкой, с качелями, с грибками, как на пляже… Что-то давненько не прибегала к нам Пальма с этой забавной девчонкой.

Дамы наши запаздывали.

Борька завозился надо мной, как ворона, и заворчал, что у него отекли ноги, что даже птицы не сидят на одной ветке по столько и что хорошо жирному Славке — есть на чем сидеть.

— А где пацаны? — наконец-то раздалось внизу. — Ну, если обманули, я им дам!

— А если нет, поцелуешь? — спросил Борька.

Девчонки рассмеялись и задрали головы, и мы начали спускаться, гордые, точно космонавты. Я лишь на миг поймал веселый Томкин взгляд, а дыхание у меня аж пресеклось. Она была в черной юбочке и белой кофте, с короткими рукавами, а Мирка с Люськой грызли по половинке яблока — Томка, видно, их угостила. Грызите, грызите, а у меня-то дома целое запрятано!

Перекинувшись несколькими пустыми фразами, мы замолчали. Девчонки ждали, а я не знал, как приступить к делу, которое сам толкам не продумал.