Леонид Шестаков - Всадники

Никогда еще Севка так долго не читал. У него уж и в горле пересохло, и строчки начали двоиться. Но не оторваться.

— Хватит! — скомандовал наконец Порфирий. — Слов нет, книжка завлекательная. Но время-то уж за полночь. Будем живы — завтра почитаем.

Завозчики неохотно начали укладываться, толкуя о прочитанном.

— Вот жили люди! — дивился старый Данила. — Были сыты и пьяны и не знали этой, как ее… продразверстки. А черти и ведьмы все-таки, значит, есть на свете, раз про них в книге прописано.

Наутро пришел на мельницу Егор Лукич. Узнав, что до поздней ночи Севка читал завозчикам книжку, он было вознамерился отругать его: нечего, мол, впустую керосин изводить! Но послушал мужиков и раздумал.

— Работник у тебя, Егор, справный парень! — нахваливал Севку старый Данила. — По печатному читает, чисто кружево плетет, шельмец! Книжка, она вроде бы и не сурьезная, а скажи как захватила. Я уж и очередь свою перепустил, решил остаться еще на ночь. Беспременно хочется узнать, добудет ли тот кузнец с чертом царицыны черевички.

Тут и сообразил хозяин, что Севку ему ругать нет никакого резона. Если раньше у него приманкой для завозчиков служил один Порфирий, то теперь будет еще и Севка. Как узнают мужики, что на мельнице в Гусаках завозчики не томятся от скуки, а слушают чтение, к нему попрет молоть вся округа. Пусть тогда потягаются с ним окрестные хозяева мельниц!

Вечером Егор Лукич, как бы невзначай, заглянул в завозчицкую, присел на краешек нар у порога. Ему были видны лишь затылки и спины мужиков, сгрудившихся вокруг стола, да слышался Севкин голос: «Ваше царское величество, не прикажите казнить, прикажите миловать. Из чего, не во гнев будь сказано вашей милости, сделаны черевички, что на ваших ногах?..»

К удивлению своему, Егор Лукич увидел не только приезжих, но и своих односельчан. Среди лохматых, припудренных мукой треухов на глаза ему попался даже бабий платок.

Вечер к вечеру, страница к странице. В толстой книге уже много прочитано. Но, к радости Севки и Порфирия, много еще и не читано. Это завозчики меняются: приедут-уедут. А Севка с Порфирием каждый вечер здесь. Зачастила и гусаковская молодежь — парни и девчата. Наскоро справят немудрые зимние дела по хозяйству, чтоб старики не ворчали, и — на мельницу. Сядут на лавку, выпростают уши из-под шапок да платков и готовы слушать хоть до петухов.

Особенно всем полюбилась повесть «Тарас Бульба».

Крут характером был старый Тарас и страшен в гневе. Родного сына не пощадил, когда тот переметнулся в стан врага.

Вот его схватили, молодого красавца Андрия, привели перед грозные очи отца.

«Стой и не шевелись!» — звонко прочитал Севка. — «Я тебя породил, я тебя и убью, — сказал Тарас и, отступивши шаг назад, снял с плеча ружье…»

Вся завозчицкая затаилась: неужели Андрий уже отходил свое по земле, неужели в старом сердце Тараса не найдется хоть капли жалости к сыну?

В эту минуту шумно распахнулась дверь. С надворья хлынуло облако морозного пара, а вслед за ним на пороге встал человек в шинели, в заиндевелом башлыке.

— Здорово, мужики! Можно погреться?

— Грейся. Куда ж тебя деть? — пробасил Порфирий. — Откуда путь держишь?

Путник откинул башлык, оборвал с усов намерзшие сосульки и, подув на ладони, достал из кармана кисет.

— Отвоевался! Домой направляюсь. Слыхали такое село Табары?

— Табары? Как не слыхать? — отозвался с нар пожилой завозчик. — Далеконько ж тебе, служивый. Ночуй-ка здесь, а завтра поедем. Как раз верст сорок подвезу. Ты чей же будешь из Табаров?

— Гавриловых.

— Уж не покойного ли Аверьяна сын?

— Его. Сергеем звать. А ты знал Аверьяна?

— Как не знать? По мочальному делу первый был на всю округу.

Хоть любопытна история про Тараса, а все-таки сперва хочется разузнать про войну. Тем более, что человек недавно оттуда. Завозчики выждали, пока Гаврилов малость отогреется с мороза, и завели разговор.

— Слухами вся Сибирь полна, а толком никто не знает, как оно там на фронте, — свесил голову с нар все тот же пожилой завозчик, вызвавшийся подвезти Гаврилова. — Одни говорят — атаман Семенов вот-вот Иркутск заберет…

— А этого не хотел? — выставил Гаврилов крупный кукиш, сложенный из обкуренных пальцев. — Семенов твой из Читы в одних подштанниках за кордон сбежал.

— Правда?

— А ты думал! В том бою меня и клюнула пуля.

Севка все поглядывал на фронтовика. Порой ему казалось, что он уж где-то видел этого человека. Но где? В эскадроне? Нет, всех эскадронных он знает наперечет. Может, в дороге, пока ехал в Сибирь? Может быть. Но никак не вспомнить.

Спрашивать при всех он постеснялся. Решил выждать и, если удастся, потолковать отдельно. Как-никак человек с фронта. Может, слыхал что-нибудь про эскадрон.

Случай представился утром. Гаврилов как раз обувался. Одна нога в сапоге, на другой лишь портянка навернута. Сидит на лавке, о чем-то задумался.

— Где я вас видел, дядя? — подошел Севка. — Вы в каких частях воевали?

Гаврилов пригляделся к Севке.

— Вот леший! — удивился он. — А ведь и мне твоя карточка знакома. Тебе не доводилось в кавалерии служить?

— Точно, служил! В сто шестом отдельном…

Гаврилов как был в одном сапоге, так и шагнул к Севке:

— Как же ты меня не узнал? Сережку Гаврилова! Вестового! Неужели забыл?

Нахмурился Севка. Вестовым командира был молодой парень, а этот…

— Так я ж тогда безусый ходил! — объяснил Гаврилов. — Ну и, опять же, время прошло. Выходит, постарел.

И ничуть он не постарел, это все из-за усов. Тот самый Гаврилов!

— Как там в эскадроне, дядя Сергей? — весь засветился от радости Севка.

— В эскадроне-то не надо лучше, да меня вот списали по чистой, — грустно улыбнулся Гаврилов. — И ранка-то пустяковая — в мякоть. Но, видно, нужную жилу повредило, раз правая рука не гнется.

— А где сейчас эскадрон? Не удалось мне его догнать. Зато будущим летом, как получу расчет…

— Не торопись! — перебил Гаврилов. — Знаешь, что мне на прощанье командир сказал? Что эскадрону, мол, на фронте скоро и делать станет нечего. Иди, говорит, домой, Серега, там тоже дело найдется. Советской власти верные люди всюду нужны.

— Живой, значит, командир! А комиссар?

— Живой! — кивнул Гаврилов. — Этот Касаткин как заговоренный: в самое пекло лезет — и хоть бы царапина. Командира за это время уже два раза пули дырявили да шашкой в конной атаке какой-то офицерик маленько достал. Но, слава богу, обошлось. Опять Ребров в строю на своем Бурьяне.

— А дядя Федор?

— Это какой?

— Дроздов. Пулеметчик…

— Дроздов? Нету Федора Дроздова! Давно нет! Еще в России сложил голову… Кабы не Федор, то и нам бы с тобой сейчас не разговаривать. На верную смерть пошел, а эскадрон выручил.