Яков Длуголенский - Сиракузовы против Лапиных

Тёплая волна благодарности затопила меня.

«Какой человек! — думал я. — Верный. Отзывчивый. Настоящий».

Через час по штакетниковому забору, как в старые добрые времена, ударили палкой.

Это были Сиракузовы.

— Купил карты? — сухо и не глядя, спросили они.

— Нет, — сказал я.

— Мы тоже. Под прилавок заглядывал?

— Нет, — сказал я.

— Мы тоже. Но пока молчи. В пятницу Михайла Михайлович сам всё узнает.

И снова мы разошлись во враждебном молчании.

Но я не мог усидеть дома. Я пошёл к Михайле Михайловичу посмотреть, как он выглядит, если уже знает, что контурные карты исчезли. Но он писал книгу.

Тут уже сидели оба Сиракузова, которые, вероятно, тоже пришли посмотреть на Михайлу Михайловича.

— Шшш… — сказала мне жена Михайлы Михайловича, наша Бронислава.

Она с Сиракузовыми грызла семечки.

Я сел рядом и, если включить сюда Сиракузовых, мы теперь вчетвером стали грызть семечки и наблюдать, как Михайла Михайлович пишет книгу.

— Первую главу приканчивает, — шёпотом сказала Бронислава.

Мы кивнули, продолжая есть.

На столе перед Михайлой Михайловичем лежали старинные и нестаринные книги, из которых он, вероятно, делал выписки о нашем городе.

Вот он обмакнул перо, вот поднёс его к бумаге, но передумал.

Пошевелил губами.

Посмотрел в книгу.

Отложил перо.

Я ещё ни разу не видел, как пишут книги.

Вдруг Михайла Михайлович повернул голову, заметил, что мы, все четверо, во главе с Брониславой, перестав есть, на него смотрим.

— Ну что вы на меня смотрите? — спросил он и засопел, а его круглое лицо выразило страдание. — Думаете, легко писать, когда вокруг сопят и смотрят?.. Кажется, я взялся не за своё дело… — Он вздохнул и вдруг оживился. — Я откопал тут любопытное свидетельство… Как ты думаешь, — повернулся он к Брониславе, — некий человек по фамилии Сиракуз мог иметь отношение к вашим Сиракузовым?..

— Очень просто мог, — сказала Бронислава.

— Тогда надо проверить по инвентарным книгам бабушки Василисы… жил ли тут в семнадцатом веке такой Фома Сиракуз, по прозванью Неверный…

— Почему неверный? — удивились Сиракузовы.

— А потому что он всегда и во всём, наверно, сомневался…

— А-а, — удовлетворённо сказали Сиракузовы.

— И поплатился за это: предсказал судьбу самозванному царевичу Лжедмитрию…

— Это какому Лжедмитрию, — сразу оживились Сиракузовы, — который хотел воцариться в Москве?

Потому что, кажется, это был единственный царевич, про которого они знали.

— Тому самому, — ответил Михайла Михайлович. — До похода на Москву он остановился в Монетке. А поскольку среди монеткинцев Фома слыл самым прямым и неподкупным, да ещё к тому же умеющим предсказывать судьбу, Лжедмитрий и решил выяснить, достанется ли ему московский престол… «Достанется», — ответил Фома. И Лжедмитрий уже было обрадовался. «Да вот только ненадолго», — продолжал Фома… — Михайла Михайлович улыбнулся, а Сиракузовы твёрдо сказали:

— Наш это был Фома, наш… У нас многие прямые и неподкупные, а некоторые даже умеют отгадывать судьбу: заранее всё знают…

Бронислава посмотрела на них и неожиданно прыснула, а Михайла Михайлович спросил:

— Если у вас в роду все такие провидцы, то ответьте мне, пожалуйста, на два вопроса…

— Ну? — сказали Сиракузовы.

— Стоит ли мне писать эту книгу?..

— Стоит, — твёрдо сказали Сиракузовы, — если даже не получится, всё равно интересно…

Бронислава возмущённо замахала на них руками, а Михайла Михайлович продолжал:

— И второй вопрос. Не получите ли вы завтра по контрольной двойку?

— Это за контурные карты? — спросили Сиракузовы.

Я замер.

— За контурные карты, — сказал Михайла Михайлович.

— Не, — ответили Сиракузовы, — не получим.

Михайла Михайлович удивился и велел на всякий случай повторить задание.

Мы вышли.

— Понял? — сказали Сиракузовы. — У нас все в роду ясновидцы!..

Я хотел ответить, что не ясновидцы они, а жулики, но тут увидел на дороге бабушку Василису.

Вероятно, нам с Сиракузовыми одновременно пришло в голову завладеть инвентарными книгами бабушки, потому что мы бросились к ней и потянули её в разные стороны.

— Бабушка, — торопливо говорил я, понимая, что, если сейчас не перетяну её на свою сторону, её перетянут немедленно Сиракузовы, — а я решил писать книгу!

— У кого что, — отбиваясь, говорила бабушка, — а у меня ремонт…

— Бабушка… — опять начал я.

Но Сиракузовы меня перебили.

— Что ты пристаёшь к бабушке? — сказали они. — Просто стыдно! Пожилой человек, а ты… — И начали сами: — Ты бы отдала нам, бабушка, свои инвентарные книги…

«Ну, всё, — подумал я, — сейчас отдаст…»

— Зачем? — удивилась бабушка.

— Тоже писать книгу! — объявили Сиракузовы.

— Нет, — сказала бабушка, — четыре человека не могут писать одну и ту же книгу. Я уже обещала Михайле Михайловичу…

И прошла в наш дом.

— Ну, съели? — сказал я Сиракузовым.

— Ты знаешь, — сказал Михайла Михайлович, — всё-таки инвентарными книгами бабушки Василисы надо пользоваться с большой осторожностью…

— Это почему? — тут же обиделась Бронислава.

— А потому, что некоторые ваши семейные предания не выдерживают критики. Известно, что фельдмаршал Кутузов не курил, а он у вас прикуривает с помощью вашего семейного кресала…

— В минуту сильного волнения фельдмаршал мог закурить, — сердито ответила Бронислава. — Это во-первых. А во-вторых, я всегда знала, что ты плохо относишься к нашей семье!..

— Помилуй бог, как говорил Суворов! — сказал Михайла Михайлович. — Я чудесно отношусь к вашей семье!

Но всякие нападки на наши семейные предания прекратил.

В пятницу в классе только и шли разговоры, что про контурные карты.

Сиракузовы говорили, что карты эти не скупили, а похитили, и весь вопрос только — кто. И смотрели на меня.

Наш отличник Ватников тоже считал, что похитили: чтобы лишить его, Ватникова, ещё одной заслуженной пятёрки.

— Я давно знаю, — говорил Ватников, — что я у многих — как бельмо на глазу…

«Уж точно», — подумал я и хотел сказать об этом Ватникову, а заодно Сиракузовым, что не нужны мне их дурацкие карты, но тут в класс вошёл Михайла Михайлович, шумно опустил на стол портфель и сказал, чтобы мы достали карты.

На мгновение в классе воцарилась мёртвая тишина. А потом, как по команде, все заорали: Сиракузовы хором — про шпионов, Ватников — про свою несостоявшуюся пятёрку, остальные про то, что карт нет.

Только я молчал.

— Алёша, — сбитый всем этим с толку, сказал Михайла Михайлович, — объясни мне: что здесь происходит?