Валерий Воскобойников - Утренние прогулки

Их учитель только улыбался и кивал головой.

Потом он сел за пианино и заиграл нашу «Катюшу». Все англичане сразу запели ее по-английски, а мы сначала растерялись; мы могли «Катюшу» петь только по-русски. Учительница наша так и запела - по-русски, а уж потом мы.

Мой сосед пел, надувая в щеки воздух, и смешно выкрикивал слова в конце.

Мы допели до конца, немного посмеялись, как у нас получилось, а потом по очереди стали задавать классу английские загадки. И все их отгадывали.

Урок кончился быстро, но Анна Григорьевна сказала, что мы можем оставаться на перемене в классе и поговорить с нашими английскими гостями.

Я сразу достал открытку и значок и положил их перед англичанином.

- Бери, пожалуйста, - сказал я. - Это мой подарок.

«Только бы он в ответ не подарил жевательную резинку», - думал я.

Нам сколько раз в школе объясняли, что брать у иностранцев жевательную резинку стыдно. У нас скоро свою станут выпускать, и ее будет навалом на всех прилавках.

А он как раз полез в карман, долго рылся и вытащил пластик резинки.

«Ну что делать, что теперь делать? - подумал я. - Ведь гостей нельзя обижать».

И тут я вспомнил про ириски «Золотой ключик». Я их вчера купил двести граммов и забыл вынуть дома.

Я быстрей достал пакет и протянул англичанину.

- Это конфета «Золотой ключик», - сказал я.

Англичанин взял осторожно конфету, развернул и положил на язык.

- О, конфета! - обрадовался он. - Как называется?

- «Золотой ключик». Есть такая сказка.

- Знаю, - сказал англичанин, - я ее читал.

- А я «Питера Пэна» во втором классе читал.

- Я тоже, - ответил англичанин.

- А «Тома Сойера» ты читал?

- Читал. Перед отъездом в Советский Союз.

И мы стали перечислять друг другу разные книги, и оказалось, что многие из тех книг читали и он и я.

Тут к нам собрались все, брали ириски из пакета и рассказывали сначала про книги, а потом просто всякие истории.

- Как жалко, - сказал англичанин, - мы только с тобой хорошо познакомились, а уже надо уходить. Теперь мы поедем на экскурсию к рабочим, которые делают детские игрушки. Фабрика детских игрушек.

Прозвенел звонок, и английский учитель позвал своих ребят. Я даже адрес не успел записать, даже не узнал, как зовут моего англичанина.

Однажды у нас зазвонил телефон, папа снял трубку, удивился и сказал:

- Тебя, мужчина какой-то.

- Коля? - спросил мужской голос.

И я сразу понял, кто это, потому что голос был веселый.

- Это дядя Федя. Не забыл? Вместе в электричке ехали.

- Нет, не забыл, - сказал я.

- Так хочешь птиц моих послушать?

- Хочу.

- Я за тобой завтра заеду, хочешь? В четыре часа.

- Завтра у меня урок музыки в четыре часа.

- Ах ты, жалость-то какая. А перенести урок нельзя?

- Нет, учительница только в это время может.

- А я думал показать тебе соревнование. Друг из Москвы привез знаменитого щегла. Ну да ладно, в другой раз как-нибудь. В воскресенье-то я езжу, самое время. А хочешь, вместе половим, я тебя научу. В общем, ты меня не забывай, а я тебе позвоню на днях, идет?

- Идет, - сказал я.

- Ну, будь здоров. Маме привет передавай. Повезло тебе, красивая у тебя мама. Ты ее не обижай. Не обижаешь?

- Нет, - сказал я, - не обижаю.

- Молодец. Ну, будь здоров. И он повесил трубку.

Мамы дома не было, а когда она пришла, я про звонок забыл и привет ей не передал.

После весенних каникул папа поехал в Москву, в командировку на выставку, на ВДНХ.

Папа и в прошлом году ездил туда на месяц и в позапрошлом.

И всегда он получал медали за разные свои изобретения. А предпоследний его проект прибора даже хотели представить к Государственной премии.

Папин поезд уходил поздно вечером, но мы все равно поехали его провожать.

Я люблю ездить на такси. Мчишься с огромной скоростью по темным улицам, как будто в космическом корабле по космосу. А потом громко затормозишь на перекрестке, и все прохожие проходят мимо и заглядывают внутрь такси. А ты смотришь на них из-за стекла.

Но если прохожий переходит улицу не на месте, я ужасно нервничаю, злюсь на него и чуть не кричу: «Ну куда идешь! Под машину же лезешь!»

Один раз я даже так и закричал, и водитель засмеялся:

- В шофера ты не годишься, очень вспыльчивый.

По вокзалу папа сам нес свой чемодан, мы шли рядом, а потом папа встретился с Татьяной Филипповной, с сотрудницей из его отдела.

Татьяна Филипповна два раза была у нас дома. И все равно, она сначала нас не узнала, по ее лицу было видно, как она нас с мамой разглядывает через толстые очки, и думает: «Кто же это такие?».

Когда она была у нас дома, она говорила, что с тех пор, как помнит себя, всегда ходит в очках.

Я видел иногда таких трехлетних ребят в очках. Они почему-то всегда сутулые и не очень здоровые с виду. И Татьяна Филипповна такая же. Когда она в первый раз к нам пришла, я даже подумал, что она старушка.

Мы пошли вдоль вагонов, на которых было написано: «Красная стрела. Москва - Ленинград». И папа взял чемодан у Татьяны Филипповны, хоть она и повторяла несколько раз:

- Не нужно, он легкий. Он совсем легкий.

Я так люблю сидеть в купе и смотреть в окно. Даже папа заметил и сказал:

- В этот раз я уж обязательно постараюсь, чтобы ты ко мне приехал.

- Суждены нам благие порывы, - сказала мама, отвернувшись к двери, и грустно улыбнулась.

Это она про мою поездку так сказала. Там еще дальше есть слова: «но свершить их, увы, не дано». Эти слова написал Пушкин сто пятьдесят лет назад.

- Ну почему же, - сказала Татьяна Филипповна, - я напомню Александру Петровичу. И буду помогать ему, когда приедет Коля.

А мама снова грустно улыбнулась.

Потом мы вышли, стали прощаться.

Татьяна Филипповна сразу замерзла и ушла в вагон.

- Не грустите, - сказал папа, - что ни случается, все к лучшему.

- Только я обязательно в Москву поеду, - напомнил я. А мама вдруг отвернулась и заплакала.

Поезд как раз пошел.

Папа прыгнул в вагон и встал рядом с проводницей. Я немного пробежал рядом с ним, а потом он меня обогнал…

Мне снилось, что вся мебель в моей комнате - живая. И мой письменный стол, и диван, и стулья. Я сидел на шкафу, сгорбившись, чтоб не задеть головой потолка, а они все стояли вокруг, смотрели вверх и плакали. Но я стал петь веселые песни, чтобы их развеселить. Я так громко пел во сне, что даже проснулся.

Сначала я подумал, что сон еще продолжается, а потом понял, что это плачет мама в большой комнате.

Я долго не мог заснуть, а она все плакала.

А мне было страшно. Мне всегда делается страшно, когда она плачет, и я даже двинуться не могу, даже горло у меня становится деревянным - и ни звука я им не могу сказать.

Потом в большой комнате стало тихо, и я заснул.