Лидия Чарская - Том 18. Счастливчик

И пилюли отменили. Но зато…

Зато вместо пилюль в ранец Счастливчика няня каждое утро умудряется всовывать тщательно закупоренную и обвязанную в вату бутылку с горячим какао и маленький эмалированный стакан. С этим еще можно примириться, тем более что к какао прилагаются вкусные сладкие бисквиты.

Каждый раз, опасаясь, что Счастливчик не выпьет какао, няня перед отъездом в гимназию спрашивает:

— Кирушка, а ты сам ли пьешь какао?

— Сам, нянечка, сам!

— Мальчикам не даешь ли?

— Не даю, няня.

— То-то, мой милый, кушай на здоровье, мальчишкам не раздавай. Им что? Они рады у маленького отнять — обидеть ребенка.

— Да никто не обижает меня! — уверяет няню Счастливчик.

Итак, Счастливчик, стоя у окна, с большим аппетитом уписывает свой завтрак и запивает его какао. Дома Счастливчик так не ест. Дома его насилу уговаривают съесть за обедом котлетку или крылышко цыпленка, а здесь, при виде завтракающих с таким удовольствием мальчуганов, Кира и сам чувствует особенный аппетит и желание основательно покушать. Около него стоит Помидор Иванович. У Вани Курнышова в руках вместо бутерброда огромная краюха черного хлеба, густо посыпанная солью.

Ваня уписывает ее за обе щеки.

Его родители приучили своего мальчика с самого раннего детства к таким простым завтракам, и они кажутся ему, Ване, лучше всяких разносолов.

— Не хочешь ли половину моей булки? — предлагает Счастливчик товарищу, с которым он успел подружиться за последнее время.

— А там что у тебя за птица? — осведомляется Ваня, — небось, котлетка — маленькая, точно конфетка, соус тру-ля-ля, готовил повар, а есть нечего, потому что воздух один, мальчик-с-пальчик, а не котлетка, с мизинец ростом.

— Ха-ха-ха! — заливается Счастливчик.

— Кушайте сами, а мы и своей краюхой премного сыты и довольны, — дурачится Помидор Иванович и так хрустит поджаренной коркой хлеба, что любо и слушать, и смотреть.

Однако не доесть Ване своей краюшки, как и Счастливчику не доесть своей булки. Оба положили оставшиеся куски на подоконник и отошли от окошка. Аля Голубин видел, как отошли Счастливчик и Ваня, видел и лежавшие на окне куски.

Под ложечкой у Али засосало сильнее. Он косится на злополучную краюшку хлеба, на бутерброд.

— Господи! Господи! Хоть бы один кусочек! Хоть бы крошечку попробовать только, — томится Аля. — Только бы попробовать, только бы заморить немножко червячка.

Попросить у товарищей? О нет, никогда! Он, Аля, не нищий, и милостыни ему не надо. Его мама говорит часто своему мальчику: "Бедняк должен быть горд, Аля: бедняка обидеть легче всего".

О, он отлично понимает это! Он гордый! Он никогда ничего ни у кого не просит, как и его мама. Никто и не знает, как он бывает голоден. Никто и не подозревает, что он приходит каждый день без завтрака в гимназию.

Когда все мальчики закусывают в классе, он уходит в коридор, на лестницу, в залу. А сейчас он остался. Голод сильнее чем когда-либо мучит его сегодня. Его так и тянет посмотреть, только посмотреть, как едят другие… И вот этот кусочек хлеба на окне и четвертушка французской булки с маслом и котлеткой!.. Ах, Господи, да разве это дурно взять их себе?… Ведь никому больше не принадлежит это. Все равно сторож выкинет эти остатки завтрака в грязное ведро… Аля живо окидывает глазами класс. Никто не видит. Один Раев стоит поблизости, но и он не видит его, задумался и смотрит в окно. Аля делает шаг… другой… третий. Протягивает руку… Хватает куски хлеба и булки, подносит их ко рту… и ест… Ест быстро и жадно, как маленький проголодавшийся зверек.

Бедный Аля! Бедный Голубин!

Когда злополучные куски съедены и от них остались одни только крошки, Аля, как вор, бочком пробирается на свое место. Там на скамейке уже сидит его сосед, Счастливчик. Лицо у Счастливчика расстроенное.

Он смотрит на Алю взглядом, полным такой жалости, что у Голубина сердце екает.

"Видел! Он все видел!" — трепещет Аля.

— Не выдавай меня! Не выдавай меня, ради Бога, Счастливчик! — просит несчастный Аля.

Сердце Счастливчика буквально рвется от жалости. Он хочет произнести слово и не может. А Аля все шепчет:

— Молчи, молчи, Счастливчик… ради Бога… Никому не говори… Мне хотелось кушать… Я не мог сдержаться… У меня мамочка бедная… Денег нет… завтраков нет… Мы кушаем только раз в сутки…

Счастливчик молчит. Так жаль этого милого голодного Алю, так мучительно жаль!

Надо успокоить Алю, во что бы то ни стало… В ушах Счастливчика вдруг раздается знакомая фраза Мик-Мика: "Старайтесь быть маленьким мужчиной, Кира!" Да, да, он им будет! Он должен быть маленьким мужчиной. Счастливчик берет за руку Алю и говорит тихо, но твердо:

— Мы с тобой товарищи и соседи. И со мной ты не должен стесняться… Я был гадкий, потому что не замечал того, что делается у меня под самым носом. Не замечал, что ты никогда не приносишь завтраков с собою… Прости, милый, и если ты простил и не сердишься на меня, то мы с тобой будем каждый день кушать мой завтрак. Понял? Мне одному дают слишком много, не съесть даже, а ты…

Тут Счастливчик замолк. Лицо у было смущенное, точно не он делал одолжение другу, а сам просил о милости. И, взглянув на него, Аля схватил Счастливчика за руку и сказал чуть слышно:

— Спасибо тебе, спасибо, ты добрый, о, какой ты добрый, Лилипутик!

И мальчики обнялись, как братья.

— Дай мне это старое перышко, тебе не надо?

— Ах, сколько у тебя грязных марок, поделись со мной!

— Слушай, эта сломанная ручка — твоя? Подари мне ее! И трамвайные билеты заодно подари. Зачем тебе сохранять трамвайные билеты?

Костя Гарцев кочует, как цыган, по классу и выклянчивает всякую ненужную мелочь у того или другого товарища.

У него оба кармана набиты доверху самыми разнообразными вещами: тут и старые поломанные перья, и испорченный ножик, и грязные марки, и засаленные картинки, и огрызки карандашей.

Костя, как скупец, прячет и бережет свои сокровища. Если открыть ящик его стола, там можно увидеть всякую всячину, начиная с целой коллекции старых вставочек и кончая всевозможными коробочками и даже… стоптанным каблуком.

Товарищи не любят за это Костю и называют его «скопидомом». Но Косте мало дела до этого. Лишь бы не отказывались давать все это. И он озабоченно протискивается между партами, рыженький, сгорбленный, подслеповатый:

— Дай, подари, пожалуйста, подари.

— Цыган! Скопидом! Попрошайка! — ворчат мальчики. — И не стыдно тебе канючить!

— Не стыдно, — отвечает Костя и усиленно моргает. — Когда я наберу целый воз всякого старья, то отошлю в Китай и мне пришлют оттуда живого мальчика-китайца! Да, живого маленького китайца!