Айвен Саутолл - А что же завтра?

Сэм включил предупредительную сирену.

Сигнал тревоги для своей команды, оглушительный рев, который они услышат сквозь грохот моторов, сквозь все шумы.

— Командир — всем постам, — произнес Сэм. Голос его звучал в шлемофоне так спокойно. Он так спокойно и методично напомнил им все, что они должны будут сделать.

И пошел вниз, навстречу океану, со все увеличивающейся скоростью, и звук нарастал лихорадочно, и открылись бомбовые люки, и бомбы выкатились под крылья, точно черные бочки. Стрелки дали короткие очереди для пристрелки, проворили прицелы, проверили турельную гидравлику, приготовились. Какая-то рыбачья шаланда. Раз плюнуть. Радист уже положил палец на ключ передатчика, готовясь сообщить им там, дома, доставить минуту буйной радости однорукому офицеру-оперативнику. Но что-то случилось.

Что-то было не так у Сэма внутри.

Господи, да что же это он тут делает? Ведь он еще не совершил свой перелет через полюса, а ему уже двадцать четыре года. Что ж, дело такое, уходя, ты рвешь связи; и потом далеко не все выполняется из того, что хотел; но если бы и выполнил, какое Салли до этого дело? Разве она узнает? Или Роз? Или Гвендолин в лодке? Или Джейн в поезде? Или Эгнес у моря? Или Ханна у водопада?

А что же завтра? С завтрашним днем что-то случилось. Что-то случилось с ним вот сейчас, потому что там, впереди, Сэму его не видно. Бывают минуты, когда знаешь. Минуты, когда настоящее перестает существовать и с ужасающей ясностью обнажаются давно минувшие годы.

— Наблюдатель — командиру. — Это говорит Джонни, он восседает на верху «Сандерленда» в астролюке, в этом прозрачном пластмассовом куполе, возвышаясь над боем, точно бог на своем троне. — Представляешь, они открыли огонь. У них там пушка. Тяжелое орудие, Сэм. На корме установлена. Видать, у них нервы не выдержали, дураки разэдакие. Или же они знают, что мы знаем. Дело серьезное, Сэм.

«Действительно дураки, — подумал Сэм. — Дурее некуда. Иметь на корме замаскированное орудие, и выдать секрет прежде времени. Выждали бы еще немного, они бы меня навылет пробили. Или у них тоже нервы на взводе, как у меня? Я ведь мог бы не открывать огонь. Вполне мог бы. И бомбы мог бы не сбросить. Ведь я так и не решил по-настоящему. Мог бы спикировать, пройти у них за бортом и отпустить их подобру-поздорову, и не было бы произведено ни выстрела, никто бы ничего не узнал. Если бы они не размаскировали орудия, мы бы их не обнаружили. Или, как Джонни говорит, они знают, что мы знаем? Разве они видят мои глаза?»

— Наблюдатель — стрелку, — произнес Джонни со своих вершин. — Открыть огонь в тысяче ярдов.

По небу, как длинные, мгновенные штрихи краски, протянулись трассирующие снаряды, изящные, изгибающиеся, плавные линии вражеского огня, заворачивая кверху, заворачивая все ближе и завершаясь вспышками темноты в воздухе, словно всхлипами, красные и желтые полосы и режущая, страшная боль, с которой Сэм, в общем-то, был уже знаком много-много лет. В первый раз он испытал ее тогда под трамваем.

— Наблюдатель — командиру. Маневрируй, Сэм. Не затягивай больше, Сэм! Иди зигзагом, слышишь, Сэм? Наблюдатель — стрелку. Давай, Роберт, открывай огонь, ну! Середина, ты что, не можешь взять прицел? Сэм! Да не лети ты на них, как таран! Ну что у вас там происходит? Вы меня слышите?!

Страшная, рвущая боль у Сэма внутри, такая боль, что это — порог, за которым уже перестаешь ее чувствовать.

— Ну, а кекс ореховый? — предложила Мэри. — Очень хороший кекс. Нисколько не испорченный. Папа говорит, он как вино, только лучше делается от времени. И в нем такие вкусные вишенки. Я и денег с тебя не возьму. Как?

— Очень хорошо, — ответил Сэм.

— Ты любишь кекс? Правда любишь?

— Не любил бы, я б тебе так и сказал.

— А Гипсленд? Пойдешь ты туда сегодня?

— Как же я туда сегодня пойду? Даже если бы захотел, все равно не смог бы. Туда сегодня не доберешься, слишком далеко.

Мэри озабоченно кивнула.

— Да еще дождь идет. У нас тут зимой каждую ночь дожди. Вон льет как из ведра. Ты бы весь до ниточки промок, если бы пошел сегодня дальше.

— Я об этом даже и не думаю, Мэри. У меня и в мыслях такого не было. Я бы забрался куда-нибудь и переночевал.

— Где?

— Не знаю. Поискал бы. Я бы уже скоро стал искать себе ночлег. Старик Мо сказал, чтобы я шел не слишком помногу и не допоздна. Чтобы еще засветло находил место для ночлега. И не забирался на ночь в дупла или еще там куда-нибудь. А где я сейчас нахожусь?

— Ты что, не знаешь?

— Знал бы, не спрашивал.

— Спорил со мной, что здесь не самое лучшее место на земле, а сам даже не знаешь, где находишься. Ну и нахал!

— А все-таки?

— Где у тебя глаза? Это место называется Стейнз. От фамилии. Это фамилия моего дедушки. И моя тоже, пока я не замужем. Мэри Стейнз. А потом какая будет, вот интересно, да?

Она смотрела на Сэма, смотрела ему прямо в глаза, но он еще был не готов к таким мыслям. Хотя это в самом деле было бы интересно. С ней не соскучишься, а вот о других девчонках этого, пожалуй, не скажешь.

— Разве ты не видел снаружи? — продолжала она. — Там написано: «Торговля Стейнза. Год основания 1883».

— Я только прочел про пироги, — сказал Сэм. — А про Стейнза я и не слышал никогда.

— Не слышал никогда! — не вопрос, а чистое изумление.

— А другие, что ли, о нем знают?

— Еще бы! Все знают, кроме тебя. Как же ты сюда попал, если никогда о нас не слышал?

— Чего мне было слышать? Шел по дороге, шел, и вдруг ты мне встретилась.

— Вот как? Что-то я не помню, чтобы я куда-то шла.

— Ты ведь поняла, что я хотел сказать.

— А ты издалека идешь?

Сэм вздохнул.

— Очень. За много-много миль. От Мэклсфилд-Роуд. Если ты знаешь, где это.

— Что ты делал на Мэклсфилд-Роуд?

— Ну знаешь, — сказал Сэм, — ты просто бьешь все рекорды, честное слово. Надо же мне было где-то быть, верно? Не из воздуха же я взялся. Я там ночевал. Мистер Хопгуд подвез меня в своем грузовике. Я так и живу. Сегодня здесь заночую, завтра там. Как цыган. Пришел — ушел. Ночую где придется. Один раз под церковью спал. Целую ночь там провел. Я сезонник, бродячий работник.

Она фыркнула:

— Никакой ты не сезонник.

— Нет, сезонник. Кто лучше знает, ты или я?

— У тебя нет котомки. Нет скатки с одеялом. У тебя даже бороды нет. Ты умрешь от холода, вот что с тобой будет. Заболеешь воспалением легких или еще чем-нибудь, потому что рядом нет мамы, чтобы теплей тебя укрывала на ночь. — Мэри улыбнулась. — Сезонники здесь бывают только летом. Как мухи. А зимой исчезают. К началу июня тут не найдешь человека дрова поколоть. А из тебя ну какой же работник?

— Очень даже хороший. И дров я тебе могу запросто наколоть. Я мастер дрова колоть. А как я деревья рублю, ты бы посмотрела на меня там, у мистера Хопгуда, — в снегу, с топором в руках. Я там поработал на славу. Знаешь, как здорово деревья валить!