Михаил Глинка - Петровская набережная

Шли молча. Митя ничего не понимал. Трап был совершенно пуст, лишь несколькими этажами ниже кто-то прошуршал коротко шагами, и снова тишина повисла в пролете.

Выпускник остановился.

— Моя фамилия — Еропкин, — произнес он. — Зовут Сергеем. А вас?

Митя назвался. Сергей повернул его к себе, посмотрел в лицо.

— А когда началась война, — сказал он, — сколько тебе было?

Митя уже настроился на это странное «вы», а тут вдруг — «тебе», да так душевно, мягко…

— Четыре… — ответил он. — Почти четыре.

— А отец?

Митя вскинул на Сергея глаза. Он опять хотел было про себя удивиться, почему именно его из всех выбрал этот высокий, спокойный юноша, но опять такая мягкость, такой свет были в глазах выпускника, что вместо удивления Митя почувствовал что-то совсем другое. Доверие?

— Под Ленинградом, — ответил Митя. — В сорок втором.

— А мама?

Так или иначе Мите и при поступлении, и раньше, и позже уже не раз задавали такие вопросы. Но так заглядывая в глаза — никогда… У Мити в горле сжалось, и маленьким, беззащитным почувствовал он себя на этой парадной лестнице. Ему вспомнился лесной городок, коричневая вода полноводной реки… «Не надо, не надо вспоминать, — думал он. — Я же старался, зачем он…»

— Нет, нет, — сказал выпускник. — Нет. Ты не должен.

Он не бросился к Мите, не обнял его — этого бы Митя не выдержал, — он просто стоял рядом. Он даже не положил ему на плечо руки, только смотрел на Митю, и глаза этого совсем взрослого уже для Мити человека страдали и мучались вместе с Митей.

Звенящая тишина парадной лестницы вдруг стала шуршащей, пульсирующей.

— Все. Все. — повторил Сергей.

Он взял Митю за плечо и подтолкнул: иди. Они стали подниматься. На этаж поднялись, на два. Дальше уже не было ротных коридоров. «Куда это мы?» — подумал Митя. Выше была только столовая и кухня.

Поднялись.

— Нет, вот сюда, — сказал Сергей.

В этой стороне верхнего этажа Митя еще не был. Перед застекленной дверью висела табличка со странной надписью: «Буфет». Буфет — это шкаф для посуды, Митя знал лишь такое значение этого слова. Митя тогда еще не знал, что под словом «буфет» может подразумеваться и такое место, где продают что-нибудь съестное. Он с удивлением посмотрел на выпускника.

— Сюда, — подбодрил тот.

Предметов продажи в училищном буфете было два. Первое — лимонад, второе — коржики. Роскошь — понятие относительное. Роскошь — это, вероятно, только то, что мы как роскошь воспринимаем.

Митя пил шипящий мелкопузырчатый лимонад, перед ним лежали два коржика, и на него мечтательными теплыми глазами смотрел высокий красивый юноша, которого Митя час назад еще не знал. Выпускник вовсе не заставлял Митю переходить на «ты». То есть он-то Митю так называл, но Митя его — не смел.

Ни тогда, ни потом Митя так и не понял, почему Сергей Еропкин пришел к ним в коридор и почему именно его, Митю, выбрал, чтобы повести в буфет.

«Сколько тебе лет сейчас?» — спрашивал Сергей, и когда Митя отвечал, что двенадцать, то Сергей что-то про себя шептал. То ли название того места, где был он сам в двенадцать лет, то ли что это был за год. Год Митя подсчитать мог — год был сорок третий: Сталинград, но все еще блокада. Сергей искал в Мите что-то забытое или недопережитое им самим, а может, как раз наоборот: оберегал Митю от того, чтобы тот не пережил чего-то хорошо известного ему, Сергею. Во всяком случае, когда он как-то вдруг — он приходил уже не во второй и не в третий раз — предложил Мите заняться изучением морских течений, это прозвучало совершенно неожиданно.

— К примеру, Гольфстрим, — сказал Сергей. — Слышал о таком течении?

— Слышал… То есть не знаю.

— Ну так вот… — сказал Сергей. — Я, конечно, тебе не навязываю. Но я-то сейчас… Просто мне больше видно… Ты кем хочешь быть?

— Офицером.

— Ну, офицерами-то мы все будем. А еще кем?

Митя пожал плечами.

— В любом случае то, что я тебе предлагаю, не помешает. Выбери любое… Не знаю что. Но собственное, не по программе. Вот я тебе и предлагаю на первый случай: Гольфстрим. Величайшее течение. Напиши доклад.

— Доклад??

— Да, доклад! А напишешь — сделаем так, чтобы ты с ним выступил.

— Выступить? Чтобы я… выступить с докладом??

— Именно.

Мите было двенадцать лет. У него мурашки пошли по телу.

— Да… Что я скажу?

— Вот то-то и оно, — сказал Сергей. — То-то и оно, что, как только начнешь чем-нибудь с интересом заниматься, уже через неделю ты будешь знать об этом предмете больше, чем все другие… Ну почти все. Я почему тебе предлагаю именно Гольфстрим? Я им сам как-то занялся, да сейчас уже не успеть. Готовимся к экзаменам… А у меня всякие записи есть, я тебе их отдам. Да ты и сам разыщешь…

— Что я разыщу? — с безнадежностью сказал Митя. — Где?

— Да ты не понимаешь! — Сергей почти кричал. — Ты не понимаешь, как это интересно! Ты о пассатных экваториальных течениях слышал?

— Слышал… То есть нет.

Теперь он почти всегда так отвечал. Сначала казалось, что упоминаемое Сергеем ему знакомо, но тут же ловил себя на том, что знать-то он ничего и не знает.

— Так вот, представь себе, что все реки земного шара: Обь, Амазонка, Енисей, Волга — ну, то есть все сложились в один поток и текут в одну сторону. А теперь представь, что рядом течет другой поток, который в двадцать раз мощнее. Вот это и есть Гольфстрим…

Митя открыл рот. Представить не удавалось.

— Это — колоссальная река теплой воды в океане. Если бы она целиком вливалась в какое-то море, то там прибывало бы по двадцать пять миллионов кубических метров каждую секунду…

— Откуда это берется?

Перед Митей, как всегда, стоял стакан с лимонадом, лежали крошки от съеденного уже коржика, а перед Сережей стакана не было, поскольку с первого раза повелось, что Сережа только угощает. Мите было неловко пировать одному, но предложить Сергею он не осмеливался.

— А знаешь, какое особенное, таинственное место в океане там, где встречаются два течения — теплое, Гольфстрим, и холодное, Лабрадорское? Там всегда стоят туманы, там особенно густы косяки рыб, там в туманах тихо обтаивают огромные ледяные горы…

— Айсберги?

— Айсберги. Слушай, пиши доклад. Знаешь, как это интересно!

Митя, конечно, и раньше ходил в библиотеку. И по тому, какие он просил книги, библиотекарша его уже отличала, но когда он, выбрав время, чтобы в библиотеке было поменьше народу, попросил ее том энциклопедии, где было бы слово «Гольфстрим», эта седая женщина с молодыми глазами внимательно на него посмотрела. Когда он, выписав кое-какие названия и цифры, возвращал ей том, она сказала, что про Гольфстрим есть еще в какой-то из книг Жюля Верна.