Михаил Коршунов - Подростки

Вечерами в доме горят окна. В окнах простенькие домашние абажуры, и свет от них совсем домашний. Мягкий. Виктор каждый вечер, возвращаясь с работы, смотрит на чужие окна, на чужой домашний в них свет. Еще ему казалось, что он видит большой свет Москвы, отблеск на небе. Он прислушивался, и ему казалось, что в колонию доносится с платформы строительства вольный стук колес электровоза. На платформе при разгрузке камня Виктор не ощущал себя машинистом, хотя был рядом с локомотивом, а вот так, вечером, один, при свете домашних окон и далеком вольном стуке колес на рельсах, он ясно чувствовал локомотив, машину; кресло машиниста под собой, набегающее движение рельсов, стрелочных переводов, обгонных пунктов, светофорных огней, закаты и рассветы в пути, когда тень от машины движется рядом по насыпи — мягкая на рассвете и резкая при закате.

Скудатин плакал последний раз мальчиком, когда умерла мать. Ему было четырнадцать лет. Он остался сиротой. Отец умер давно: после тяжелого ранения на фронте. Отца Виктор почти не знал. А мать он очень любил. Она была моложе отца на пять лет, тихая, нежная, с робким лицом и глазами, в которых жило постоянное беспокойство, усилившееся с ее болезнью: она волновалась за сына, как он будет жить, если и она рано умрет. Что бы с ней было теперь, если бы она дожила до этих дней и до этого часа! Есть еще женщина, другая мать, перед которой он тоже навсегда будет виноват, — Галина Степановна Вандышева. И все почему? Причина-то какая? Сошелся с чужой женой, у которой к нему ни любви, ни сострадания".

Время уже давно за полночь, а Виктор, не отнимая плотно сомкнутых ладоней от лица, сидит на краю койки в ночном бараке.

………………..

Аля, здравствуй!

Как мне хочется все успевать и не спешить при этом. Я не люблю скорости. Ни в чем, нигде, никакой. Да я и не умею спешить, поэтому все делаю заранее, как говорит мама — заблаговременно. Аля, ты до сих пор делаешь все заблаговременно?.. Я долго жду начала сеансов в кино, начала уроков, потому что вечно прихожу спозаранку, конца обеденного перерыва в прачечной или в химчистке, потому что попадаю на обеденный перерыв, маму с работы. Я ждала Игоря, пряталась, чтобы он не видел. Я всегда приходила раньше. Вот и сейчас раньше времени подошла на кухне к чайнику, он и не думает закипать. Может, я сама чайник! Игорь сердился, но я ничего не могла в себе изменить: мне нравится ждать. Ой, я пишу об Игоре и о себе в прошедшем времени. Это первый раз я так пишу о нас с ним. Мы не ссорились, и он не называл меня лепешкой. Наоборот, мы… напишу точное слово… у нас… нет… между нами… опять нет. У меня с ним… Вот, вспомнила мамино слово — мы развиваемся оба! Но теперь как-то независимо друг от друга. Мама спросила: «Вы поссорились?» — «Что ты, мама, — сказала я, — мы совсем не ссорились». И это абсолютная правда. Мы просто как-то… Возьмешь бинокль, повернешь его наоборот и смотришь: люди далеко и все далеко… А сейчас чего я жду? Это в широком смысле слова. Это про жизнь, про окружающие меня личные события. Аля, бравирую словами, чувствуешь? Фальшивлю, чувствуешь? Болтушка я. Совсем незрелая девица.

Сегодня день между летом и осенью. Я люблю осень! Деревья смотрят на людей желтыми глазами. У меня сегодня утром глаза были желтыми? Это красиво? Желтые глаза, это красиво?

Когда у меня свободное время, жду чего-то или кого-то, меня это совсем не тяготит, мне даже приятно. Игорь стремительный, я тихая. Игорь наскакивает на жизнь, я к ней присматриваюсь, люблю идти медленным шагом. Я хочу видеть, что у меня под ногами. Опять все-таки обо мне и об Игоре. А как же еще может быть в письме к тебе, Аля! Я хочу рассказать о моей личной жизни. Это ведь и твоя личная жизнь. А какая она у меня? Ты мне можешь сказать? А помочь? Аля, помоги!

У нас с Игорем разное отношение к жизни. Каждого теперь ожидает свое. Мы противоположны друг другу, характеры у нас противоположные, вот что. И раньше, конечно, это было, но не так. Мы, оказывается, даже исключаем друг друга. Аля, какие слова, да? Мама и отец тоже противоположно начали воспринимать жизнь, значит, это бывает и когда ты молодая, Игорь, и когда ты уже совсем немолодая, а такая, как мама. Моя мама немолодая, а это странно быть немолодой? Аля, когда ты будешь читать мой дневник, ты будешь это уже знать.

Я люблю осень! И весну люблю. Весной у деревьев зеленые глаза. А когда я буду немолодой, я смогу увидеть, что у деревьев зеленые глаза?

Кто из нас кого предал — я Игоря или он меня? Я не предавала. Когда мы целовались — все было правдой, настоящим. Или это только для меня? А для Игоря это было настоящим? Хочу понять Игоря и не понимаю. Где он настоящий, а где нет. Нельзя быть Молекулярным Беспорядком всю жизнь. И нельзя баловать себя за счет других людей. Я не о себе, Игорь, я твой друг. Кажется, я пишу уже письмо тебе, а не себе. Хорошо, если бы ты стоял сейчас за моим плечом и читал, что я тебе пишу в твое будущее. Я не говорю, что ты меня обманывал. Ты никого не обманываешь, ты такой. Ты хочешь многого от всех, но все как-то для себя одного. Знаешь, о чем я недавно подумала? Не удивляйся, не кричи на меня. Я сама удивлена, но я подумала и должна написать: ты в чем-то похож на моего отца. Тоже не любишь черной работы, считаешь, что она унизит тебя. Это не обвинение, это я… мне самой больно, что я так подумала. Ты же ничего не знаешь и не можешь мне возразить. Нечестно как.

Я теряюсь в происходящем, не могу найти себя. Издаю комариный писк, жалкое создание. Добиваюсь чего-то, обвиняю, а кто меня слышит в моем дневнике, мои охи-вздохи постыдные? Дневник сшит нитками из тоненьких школьных тетрадей и в клеточку, и в линейку. Когда заканчиваю очередную тетрадь, пришиваю следующую. Прячу дневник за книгами у себя на полке. Недавно обрезала его ножницами, чтобы он сделался поменьше и не торчал из-за книг. Края тетрадей получились неровными, ну ничего. Кое-где отрезались буквы, или отрезалось по полслова, а то и слова целиком. Читать мне его не теперь, а когда-нибудь потом — я ведь, кажется, назначила лет через десять, — вот и разберусь. А может, и читать не буду, не захочу.

Мне бы серьезно подумать, чем заняться в жизни, куда буду поступать учиться или на какую пойду работу. Аля, ты знаешь, я уже спрашивали у себя об этом, сейчас полистаю дневник, найду страницы… Сразу не нахожу, но точно спрашивала, совсем на днях, в этой же самой тетради в клеточку. Не могу найти. Ладно, потом. Знаю ведь, что ничего по-настоящему не ответила. Вот что унизительно на самом деле, ничего о себе не знать. Наши девочки все чего-то хотят определенного, знают, куда поступать. Надо думать в жизни о чем-то авангардном. Ну, а кто не может, не умеет сразу об авангардном? Может, это ничего? Не стыдно? Сегодня не умею, завтра — научусь. Все безвольные люди так себя утешали во все века. У меня и мысли-то какие-то суетливые, скачут. Хочешь, дом тебе построю, хочешь… Забыла, как дальше в песне поется, кажется, что-то о звездах… Хочешь, я звезду открою. Пожалуйста, цепляй свою телегу к звезде!