Рене Реджани - Пятеро ребят и одна собака

Прежде чем уйти, синьора Пьерина ещё раз взглянула на ребят. Вдруг на какое-то мгновение лицо Джанджи растворилось у неё на глазах и превратилось в лицо Лино, когда он был маленьким. Пьерине приходилось часто оставлять своего ребёнка одного, чтобы нянчить чужих детей. Затем возникло лицо девочки, которую она вскормила, вырастила и любила, как родную дочь. Потом ей представились дети синьора Келлера: они жили этажом выше, и Пьерина знала их со дня рождения.

Антонио храбрился; он делал вид, будто не устал и не хочет спать. Но привратница поставила ему в кухне раскладную кровать и уговорила его лечь. Потом она загнала Тома вместе с котёнком в погреб, заперла квартиру на ключ и ушла за покупками.

Вернувшись домой, синьора Пьерина выстирала пятнадцать рубашек и развесила их в кухне над батареей.

Тури пришёл около часу. Дети сидели за столом, а перед ними стояла ароматная дымящаяся полента [10] Полента - каша из кукурузной или каштановой муки. , на которую все смотрели вытаращенными от восторга глазами. Ещё бы! Такой поленты они не только никогда не ели, но даже не нюхали.

- Я думала, вы уже не вернётесь, - сказала молодому человеку синьора Пьерина.

- Я пришёл покормить детей, - услышала она в ответ.

- В котором часу едят у вас в Сицилии? Сейчас ведь уже поздно.

Тури смотрел на неё, ничего не понимая.

- Я говорю, что уже поздно. Садитесь тоже за стол и кушайте. Поленты хватит на всех.

Тури ел с аппетитом вкусное, ароматное блюдо.

- Так варят поленту у нас в деревне,- сказала синьора Пьерина и обратилась к Джанджи: - Тебе нравится, а?

Малыш не мог произнести ни слова: рот его был битком набит, и он только кивнул головой.

- Милый ты мой! - воскликнула женщина и звонко поцеловала ребёнка. Джанджи чуть не подавился.

Тури не удалось найти жилья. Никто не соглашался сдать ему комнату: никто не хотел пускать пятерых детей и собаку.

Тури пришёл в отчаяние.

- Что же мне делать? Что делать?

- Не падайте духом! Что-нибудь найдёте! Спрашивайте у привратниц, они всё знают. Ну, ну, не вешайте носа. Не обижай никого, и тебя не обидят.

Высказав это изречение, тётушка Пьерина ушла мыть посуду синьоре Келлер, у которой последнее время не было прислуги.

Тури, обескураженный, снова отправился на поиски, и вернулся только к вечеру; на сей раз он нашёл жильё.

Едва Тури переступил порог, привратница затараторила:

- Молодчина ваша Розалия, вы посмотрели бы, как она вымыла всю посуду и подмела кухню!

Женщина говорила об этом с такой гордостью, будто Розалия была её собственной дочерью..

- Я одинока, - продолжала она, - может быть, вы оставите девочку у меня хотя бы на несколько дней. Она смогла бы в моё отсутствие присматривать за домом.

Синьора Пьерина гладила десятую по счёту рубашку, но тут она выключила утюг, сняла очки, протёрла глаза и, упёршись руками в бока, стала ждать ответа.

- Вы очень добры, - сказал Тури.

- Значит, вы согласны?

– Конечно, согласен! Мне будет гораздо легче, если девочка некоторое время поживёт у вас.

Улицы города покрывала чёрная кора, одевшая собой землю. А настоящей земли в городе было мало; она встречалась так редко, что её клали в цементные вазы и в них сажали чахлые, худосочные растеньица. Землю ограждали железными решётками и на ночь закрывали на замок, боясь, как бы её не украли.

И тем не менее это была земля. А как же море? Известно, что море всё обмывает, очищает. Вещи, находящиеся у моря, никогда не бывают грязными. Но в Милане нет моря, которое обмывало бы его окраины, и город всегда казался грязным. Город выглядел грязным даже в тех случаях, когда зажигались многочисленные огни, и Милан притворялся, будто он чистый. Красные, зелёные, жёлтые, голубые огни то зажигались и гасли, то горели всё время не переставая, то бежали и исчезали неизвестно куда.

Задрав высоко голову, Джанджи и Мантеллина часами простаивали на улице, глазели на огни и никак не могли понять, как и куда они бегут, каким образом в безграничной тьме на фасаде большого дворца, расположенного напротив собора, или прямо высоко в небе из огней получается столько чудесных изображений.

Но огни громадной новогодней ёлки, установленной посреди площади, казались ещё более непостижимым чудом. Джанджи и Мантеллина никогда не видели новогодней ёлки, и для них это зрелище представлялось особенно загадочным и необычным.

И, наконец, огни витрин, около которых можно было даже согреться.

Из стеклянных дверей универмага доносились ароматы духов и звуки музыки.

Джанджи и Мантеллина, проторчав довольно долго в галерее, расположенной возле большого собора, не удержались и вошли в универмаг.

Огни в универмаге казались живыми; они пронизывали воздух; их даже хотелось потрогать пальцем.

Покупатели размахивали руками, требовали, пробовали, платили; продавцы тоже размахивали руками, предлагали, уговаривали, словно автоматы, укладывали покупки в мешочки и пакеты.

В одном отделе - коробки конфет, пастила, мармелад, глазированные каштаны, золотые монетки-шоколадки, которые годятся для еды, но не для платы. Платить приходится настоящими деньгами, сделанными не из золота, а из грязной бумаги.

В другом отделе - пёстрые шарфы, вереницы зонтиков с разнообразными, ручками - прямыми и гнутыми, толстыми и тонкими, гордыми и грустными; мягкие перчатки на козьем или кроличьем меху для тех, у кого мёрзнут руки. Руки, как известно, мёрзнут у всех, но не многие могут купить дорогие перчатки!

А чья же это перчатка висит в воздухе, словно собирается кого-то схватить? Это перчатка великана, который хочет взять Джанджи и Мантеллину за шиворот, а Тома за хвост, встряхнуть их как следует и спросить: «Что вы тут делаете?» Нужно бежать от громадной перчатки самого большого из всех гигантов.

А вот и лестница! Она, кажется, стоит на месте, но в то же время движется. Люди на ней держатся за перила и поднимаются наверх. Лестница бежит сама по себе и перевозит посетителей, которые тем временем рассеянно оглядываются вокруг или же смотрят на часы и находят, что она движется всё-таки недостаточно быстро.

Этажом выше продаются самые интересные вещи: деревянные лошадки, - на них можно сесть верхом; автомобили, совсем как настоящие, с рулём, тормозом, клаксоном и даже номером, и куклы, одетые по последней моде, такие большие, как живые девочки, с мягкими шелковистыми локонами. А одной растрёпанной кукле пришлось пойти к парикмахеру, и теперь она сидит под электрическим шлемом, сушит себе волосы.

Том очутился носом к носу с таким же пуделем, как он, который уставился на него своими неподвижными стеклянными глазами.