Юрий Хазанович - Свое имя

Слушая комсорга, Алешка думал, что это очень хорошо, что Урусова собрала комитет на третий день, — острота уже спала и, может быть, все обойдется более или менее благополучно. В конце концов, что такого он сделал? Преступление совершил, что ли? Умышленно плохо притер кран, чтобы паровоз в срок не мог выйти из депо? Ничего похожего! Он ошибся. А ошибок, известно, не делают только те, кто вообще ничего не делает. Если же говорить о праве на ошибку, то кто имеет такого права больше, чем недавний ученик?

Эти мысли несколько успокоили и ободрили его. Но, когда Урусова кончила говорить, он ссутулился и почувствовал, что ворот рубашки прилип к шее.

Урусова села. В комнате стало тихо. Алеша медленно, будто с трудом, поднялся, переступил с ноги на ногу и окинул всех скользяще-быстрым и каким-то ищущим взглядом. Все было бы ничего, но в углу, возле сейфа, опустив голову, сидела Вера, а у противоположной стены — Серегин. Зачем его позвали на заседание комитета? Длинные губы его были крепко сжаты, а на прыщеватых пунцовых скулах ходили тугие бугры желваков. Хорошо еще, что Митю не пригласили…

Пристально рассматривая свои руки, Алеша сказал негромко:

— Я даже не знаю… Мне нечего дополнить. Конечно, плохо получилось. Очень даже плохо. Ну, в общем, ошибся я…

— Постарайся говорить яснее. Надо же разобраться, как это вышло! — Урусова волновалась и чаще обычного откидывала со лба короткие волосы.

— Ну, притирал я кран. Мне хотелось побыстрее и получше, а кран, как назло, не притирался. Как говорится, заколодилось дело. Помучился я с ним, наконец-то сделал. Сказал Серегину… старшему слесарю товарищу Серегину. «Ладно, говорит, притер?» — «Ладно», — говорю. Он не стал проверять и подписал наряд. А кран… В общем, ошибка вышла. Чересчур поспешил и людей насмешил…

— Если б только насмешил, — заметил кто-то.

— А дальше все знают, — закончил Алеша и нетерпеливо посмотрел на Урусову.

Ему хотелось поскорее сесть, спрятаться от всеобщего обозрения. У него почему-то горели пятки.

— И все? — спросила Урусова.

Алеша раскинул руки:

— Что ж еще? Ну, виноват, я уже говорил. Но я потом сам исправил кран…

— Геройство! — вставил тот же насмешливый голос.

— Вопросы есть? — Обводя взглядом собрание, Урусова старалась не смотреть на Алешу.

Чижов заерзал на скрипучем стуле, поднял руку и заговорил своим спокойным, с ленцой голосом:

— Я Белоногова не знаю, товарищи. Может, он и самостоятельный и честный паренек. А послушать его, ровно чего-то он недосказывает, ровно прячет от нас что-то. Дескать, хотелось побыстрее, но не получалось. Потом получилось, а на поверку оказалось — брак. Что-то тут не того…

Ощущение, что Белоногов не до конца искренен, было у всех, и люди молчали с тяжелым чувством. Вера уловила это настроение, сердце ее сжималось от жалости к Алеше. Почему они не верят ему? Неужели трудно понять: мальчишка волнуется и не может объяснить толком. Боже мой, что сейчас у него на душе! Удивительно, что Маня держится так сурово.

Все эти дни после происшествия с Алешкой Вера, избегая расспросов и разговоров о брате, почти никуда не показывалась. Единственно, с кем ей хотелось поговорить, — это с Урусовой, но она так и не смогла увидеть комсорга и теперь особенно жалела об этом.

Алеша понял, что все доводы, казавшиеся ему вполне убедительными, произвели совсем не то впечатление, на которое он рассчитывал. Повернув голову к Чижову, он улыбнулся кроткой, слегка заискивающей улыбкой:

— Ничего я не прячу. Я считал, что хорошо притер, иначе как же… Если б я знал…

— А тебе нихто не казав, що ты спартачил? — высунулся из-за чьей-то спины Ковальчук.

Алеша сделал такое движение, словно его стегнули между лопаток.

— Тот, кто мне говорил, не больше моего разбирается, — глухо отозвался он и вытер ладонью лоб.

— То ты так считаешь. Однако ж он тебе дело казав…

— Какие-то загадки. О чем речь? — решительно вмешался токарь механического цеха.

— А нехай Белоногов сам расскажет.

Алеша робко посмотрел по сторонам, покашлял, явно оттягивая время.

— Ну, когда я работал, ко мне Черепанов подошел, покрутил кран и говорит: плохо притерт…

— Почему же ты не послушал его? — подняла голову Урусова.

— Я в это время уже сдал работу. А кто для меня авторитет — ученик Черепанов или Серегин… старший слесарь товарищ Серегин?

Вера смяла в кулачке угол серой шали, которая лежала у нее на плечах, и, словно боясь вскрикнуть, приложила кулачок к губам.

— При чем же тут авторитет, если Серегин не принимал у тебя работу? — жестко сказала Урусова.

Было похоже, что Серегин сидит не на стуле, а в лучшем случае на раскаленной печке. Он с такой силой сцепил пальцы, что они хрустнули и побелели.

А Ковальчук не унимался. Вперив в Белоногова свои серые глаза, в которых появился холодновато-стальной отблеск, он поинтересовался, что было после того, как Черепанов обнаружил плохо притертый кран.

«Митичкин наставник. Клещ проклятый!» Алеша негодующе взглянул на него исподлобья и громко, с ожесточением заявил, что после этого Черепанов побежал «докладывать по начальству».

Ковальчук презрительно рассмеялся:

— Эх, Белоногов, Белоногов, здорово ж тебя совестью обделили! А товаришку твоему, Черепанову, трошки б духу занять у кого-нибудь. Через то и вышла вся беда, що не хватило у него духу доложить начальству, тебя пожалел… Только я пытав, що дальше у вас было, а ответа нема…

Алеша вдруг раскрыл рот и, забыв закрыть его, мешковато опустился на стул. Тогда Ковальчук рассказал о том, что удалось ему «выудить» у Черепанова и о чем умолчал Белоногов, хотя ему был брошен спасательный круг наводящего вопроса. А умолчал он вот о чем. Черепанов не только подметил брак, не только покритиковал Белоногова, и довольно основательно, но и предложил свою помощь. Выкроив время, он прибегал к Белоногову, чтобы исправить кран, но Белоногов заявил, что уже сдал работу, и вдобавок обругал товарища.

— Ось так, Белоногов, и треба было выложить собранию. А то вытягуешь, вытягуешь из тебя правду, а вона не идет. Неначе в тебе хорошо притертые краны стоят, щоб и капельки правды не выпустить…

Вспыхнул смешок и сразу же погас. Токарь механического цеха со строгим лицом спросил, почему не вызвали Черепанова.

— Мы говорили с ним, — поднялась Урусова. — Ковальчук, Чижов и я. Сильно переживает, просто жуть. Твердит, что он один во всем виноват. Конечно, Черепанов показал, что ему еще кое-чего важного не хватает… Но так близко к сердцу принял, что даже утешать пришлось. Мы посоветовались и решили не вызывать. Потом же, срывать с занятий не хотели…

Токарь одобрительно кивнул темноволосой головой: