Леонард Пирагис - Красавчик

Подходили к поселку. Митька взял у приятеля карточку художника.

— Мигуновская, 32, — прочел он. — Где это будет? Да знаешь, Миша, это кажется и будет тот самый дом, что понравился тебе.

— Где сирень и разные фигуры в саду?

— Ну да. Тут написано: «Мигуновская, 32». — Мигуновская улица и будет сейчас, как кончается дорога, а дом 32 как раз будет тот самый дом или рядом с ним… Знаю я…

— Неужели тот самый?

Мишка даже взволновался.

— Говорю я…

— Хорошо бы это было! — вырвалось у Красавчика.

Митька с изумлением посмотрел на него.

— Что же хорошего?

Мишка не знал, что ответить. Он и сам не знал что хорошего будет, если дом окажется тем самым. Просто проникнуть в чудесный дом являлось для него какой-то заветной мечтой. Странная радость наполняла его душу при одной мысли о возможности такой удачи, рождались какие-то светлые предчувствия. Красавчик даже зарумянился слегка. Он поглядел на друга мечтательным взглядом.

— Не знаю я, Митя, только мне очень хочется.

Дом оказался тот же. Едва увидели номер на чугунной решетке, как Мишка весь задрожал от волнения.

— Этот! Этот!

Он крепко ухватился за руку Митьки, и голос его звучал радостью, даже восторгом.

Митька покачал головой. Странным и непонятым казалось ему поведение Красавчика.

Он не мог уяснить причину радости, вдруг охватившей друга.

— Ну, я пойду, Миша, — сказал он. — Ты найдешь дорогу домой-то?

— Найду, а ты куда?

— Пошляюсь чуть-чуть и домой потом. Может на станцию загляну.

— На станцию? — легкая тревога проскользнула в голосе Красавчика.

Митька уловил ее и слегка нахмурился.

— Не бойся, — буркнул он, — ведь обещал я.

Мишке стало совестно. Он покраснел слегка.

— Не о том я, Митя, — смущенно произнес он. — Ну, пока прощай…

— Прощай. Так не заблудись, смотри… С дороги в лесу вторая тропка направо, а не первая, помнишь?

Это Митька прокричал уже на ходу.

— Помню, — успокоил его Мишка — Ну, прощай!

— Прощай.

Оставшись один возле калитки, Мишка снова почувствовал сильное волнение. Он чувствовал, что лицо его почему-то пылало, а руки и ноги странно дрожали Несколько минут простоял он перед запертой дверью, не решаясь прикоснуться к белой фарфоровой кнопке звонка.

Сад казался ему теперь еще роскошнее, чем в прошлый раз. Причудливые клумбы, полные цветов, заросли сирени и других каких-то кустов, осыпанных розовыми пушистыми цветами, делали сад каким-то сказочным. Белые статуи, видневшиеся из-за листвы, казались зачарованными героями волшебных сказок, а дом с резаными колоннами и башенками — дворцом, в котором обитает фея.

И долго бы стоял Мишка возле калитки, если бы в саду не показался какой-то старик, в фартуке и в фуражке, с метлой в руке. Он заметил мальчика и подошел к калитке.

— Тебе чего? — довольно недружелюбно спросил он.

Сухое коричневое лицо старика, поросшее седой бородой и усами казалось угрюмым и суровым. Седые ниточки бровей хмуро нависали над глазами.

У Мишки на минуту язык присох к гортани от волнения. Он не мог вымолвить ни звука.

— Чего глазищи пялишь? — еще строже вымолвил старик. — Кого нужно тебе здесь?

— М… мне… господина Борского… — выдавил, наконец, Мишка.

— Борского? Леонида Аполлоновича? А пошто он тебе?

Старик уже с любопытством обозревал фигуру мальчика.

Мишка, как мог, пояснил, в чем дело. Лицо старика несколько прояснилось. Ворча что-то под нос, он распахнул калитку.

— Входи.

Красавчик нерешительно сделал шаг вперед.

— Да иди, не бойся: собак нету здесь, — ободрил его старик.

Он шел за стариком почти машинально. Голова его была словно в тумане каком—то, он ничего не видел и не слышал. Пошел вслед за провожатым по каким-то ступенькам и очнулся только тогда, когда очутился в сенях, наедине с какой-то высокой плотной женщиной.

Старик исчез. Женщина же ворчала, ни к кому не обращаясь:

— Новая блажь нашла… Бродяг разных в дом напускать… Неугомонный… Ну, иди за мной!

Это она крикнула Мишке… Огорошенный резким окриком и намеками на каких-то разных бродяг, которые он принял на свой счет, Красавчик робко поплелся за женщиной. Они поднялись по широкой лестнице, украшенной ковром и цветами, во второй этаж. Отсюда железная винтовая лестница вела еще выше. Женщина начала взбираться по ней, кляня себе под нос и какого-то барина и крутую, неудобную лестницу.

Красавчик карабкался вслед за ней и чувствовал себя точно во сне. Казалось, вот-вот он проснется и исчезнет широкая спина женщины и витая лесенка и сам дом, и он очутится снова в пещере над лесным озером.

Взобрались. Жестом велев мальчику подождать, женщина постучала в какую-то дверь. За нею глухо прозвучал знакомый, но недовольный почему-то голос:

— Кто, там?

— Я, барин, я — Марфа.

Красавчик удивился, что голос женщины теперь не таил и тени недовольства, а звучал ласково и подобострастно.

Раздались шаги за дверью, щелкнул ключ. Красавчик увидел знакомую фигуру художника, облаченного в широкую, длинную серую блузу. Брови Борского были слегка нахмурены, точно он был недоволен, что ему помешали. Увидев мальчика, художник ласково улыбнулся, и улыбка эта смыла недовольство. Глаза его засветились добрыми, хорошими огоньком.

— А, пришел, Миша? Ну, и отлично. Иди, брат. Вы, Марфа, можете идти.

Он подался вглубь комнаты, жестом приглашая Красавчика войти. Тот робко переступил порог.

Громадная комната вся была залита светом. И стены и потолок у нее состояли из окон, местами задернутых цветными шторами. На полу у стен и на треножниках стояли картины. Одна громадная занимала чуть ли не пол комнаты. В углах и даже посреди комнаты возвышались какие-то статуи, на табуретах и мягких диванах валялись палитры, кисти, ящики с красками. В комнате царил такой беспорядок, точно её обитатель спешно готовился к отъезду.

Красавчик не ожидал увидеть что-нибудь подобное и остановился в изумлении. Картины, глядевшие отовсюду, напоминали ему выставку на окне художественного магазина на Морской, у которой часто и подолгу стаивал Мишка, смотря на картины. Теперь ему показалось, что он попал в такой магазин, но краски и кисти навели его мысль на настоящий путь. Он сообразил вдруг, что художники и есть те люди, что пишут картины. Он уже с любопытством взглянул на Борского.

Борский наблюдал за мальчиком, не мешая ему оглядеться и прийти в себя. Сперва недоумение, а потом любопытный взгляд Красавчика открыли художнику мысли, проносившиеся в маленькой голове. Он улыбнулся.

— Да. Миша. Я художник и пишу разные картины — ничего не поделаешь. Тебе не приходилось разве видывать художников?

— Нет, — смущенно ответил Мишка. Он не знал, куда деть руки, и теребил ими куртку. Но тут они казались какими-то неуместными, и Красавчик поспешил засунуть их в карманы.