Ян Аарри - Записки школьницы

За калиткой послышалась возня, в подворотне показалась собачья морда.

«Злая собака! — мелькнуло у меня в голове. — И без намордника!»

Не успела я сообразить, что надо делать, как, извиваясь всем телом, из-под калитки выползла собака. Она бросилась ко мне под ноги, виляя хвостом с такой быстротой, будто у неё не хвост был, а вентилятор.

Впрочем, это была не собака даже, а лопоухий щенок с розовым носом и с такими добрыми собачьими глазами, что я спросила невольно:

— Так это ты и есть злая собака?

Щенок лёг на спину, помахал приветственно лапами, а потом перевернулся неуклюже через голову, как бы желая сказать: «Вот мы ещё какие щтуки умеем делать!»

Я погладила его, а он лизнул мои ботинки и сморщился. «Чем это ты мажешь ботинки? Ужасная гадость!» — прочитала я в собачьих глазах.

— Значит, ты и есть самая злая собака? — усмехнулась я.

Щенок тявкнул, и я без труда поняла: «Можешь не сомневаться! Злее меня не то что в Озерках, но во всём Ленинграде не встретишь!»

Погладив щенка, я смело вошла в садик, прошла несколько шагов и очутилась перед высоким деревянным крыльцом. На нижней ступеньке сидел огромный старик с чёрной бородой, будто посыпанной инеем. Настоящий Илья Муромец. Только вместо копья он держал в руках длинный нож, которым ловко потрошил свежую рыбу. На руках Ильи Муромца, на брюках и в бороде блестели рыбьи чешуйки. У ног его суетились белые куры, хватая рыбьи внутренности прямо из-под ножа.

— Птица, — сказал Илья Муромец, ткнув кончиком ножа в хвост важного петуха, который стоял с таким видом, будто кормил своих кур, — птица, а мясное любит! Зерном не корми! Мясо, рыба, курятина — что угодно! Предпочитает! А почему? То-то и есть! В школе учат этому?

— Нет! — мотнула я головою, а сама подумала: «Как же мне завести разговор о Вовке?» Но Илья Муромец, наверное, давно уже сидел один с рыбою, и ему было, наверное, скучно. Мне кажется, он очень обрадовался, что может поговорить со мною.

На всякий случай я всё-таки осмотрелась по сторонам и спросила:

— А тут… не покусает меня… У вас написано: во дворе злая собака!

Илья Муромец захохотал так, что я невольно вздрогнула.

— Бывшая! — хохотнул Илья Муромец. — Бывшая злая… Да где же он? Опять удрал, негодяй! — И, свистнув, закричал: — Булька! Булька! Иси!

Щенок подбежал, усердно махая хвостом, и заюлил у ног Ильи Муромца.

— А вот я тебя на цепь! — пригрозил ножом Илья Муромец. — Совсем испортился псаря! Тебя как зовут-то? — обратился он ко мне.

— Галя!

— Хорошее имя! — одобрил Илья Муромец и кивнул на щенка: — Испортился, негодяй! А ведь каким псом был! Удивление! Дракон! Сухопутный крокодил! Принёс его, помню, в меховой рукавице, положил на крыльце, а сам, вот дело-то какое, сам отлучился в ту пору на одну минутку. И что ты думала, Галина? Пока ходил, он, подлец хвостатый, вылез из рукавицы, придушил двух беззащитных цыплят, покусал мирному поросёнку ухо, затеял драку с нашим индюком Барлаем. Понимаешь, какой неуёмный агрессор? Гитлер, а не собака! Чистый Гитлер! Мы его в ту пору чуть так и не прозвали. Но, — Илья Муромец покачал головою, — не оправдал! Сорвался с линии! А всё почему? Подружился он тут с соседним котёнком. И котёнок, стало быть, повлиял.

Играли они. Вот куда скатился пёс! Ясное дело — характер у собаки уже не тот, когда она играет с котятами. Теперь одно для него средство — цепь. Для собаки цепь — первейшее дело. Собака очень уважает цепь.

Мне стало жалко беленького щенка.

Я сказала:

— Может, он без цепи исправится.

— Естество собаки — злость! — сказал Илья Муромец. — Собака есть собака, и, чтобы из щенка вышел самостоятельный барбос, его непременно надо на цепи держать.

На крыльцо вышел крошечный карапуз с такими чудесными кудряшками и такими славными глазами, что я с удовольствием расцеловала бы его. Наклонив головку, он стоял, заложив руки за спину, внимательно разглядывая меня.

— Здравствуй! — сказала я.

— А ты кто? — спросил малыш.

— Девочка!

— А у тебя есть конфеты?

— Нет!

— И печенья нет?

— Нет!

— А что у тебя есть?

— Ничего нет!

Малыш вздохнул, посмотрел на меня, как на девочку, которая неизвестно для чего существует на свете, и сказал разочарованно:

— Аа… Ничего нет? Тогда… до свиданья! — и ушёл.

Илья Муромец захохотал:

— Умора! Уж такой стяжатель — не приведи бог! Одного Вовку только и признаёт без взятки. Да и то сказать, как-никак, а Вовка всё ж таки его старший братишка! Ну, и Вовке он нравится. Малыш занятный, ласковый… Такого как не полюбить?

Посмеиваясь, Илья Муромец рассказал мне историю двух сводных братьев; и я тогда поняла, почему Вовка такой странный и что мешает ему учиться, но сегодня уже поздно. Напишу о том, что узнала в Озерках, завтра, а сейчас пора уже спать.

Когда у Вовки умерла мама, он попал в детский дом, а попал в него потому, что папа Вовки был в то время в Якутии, искал с геологической экспедицией алмазы. Приехать в Ленинград он не мог, и Вовке пришлось примириться с пребыванием в детдоме. Он жил тут несколько месяцев и всё время ждал, когда папа вернётся и они будут жить вместе. Но вскоре после возвращения в Ленинград папа женился на Пуговкиной, даже не спросив Возку, согласен он жить с новой мамой или не согласен. Вовка, конечно, обиделся и наотрез отказался переехать из детдома в новую семью. Он сказал отцу: «Или я, или Пуговкина!» Произошла целая история конечно! В дело вмешалась бабушка. Она подала прошение в суд и хотела взять Вовку к себе. Но Вовка не терял надежды жить с отцом, которого он любил не меньше, чем свою маму, а поэтому к бабушке не пошёл, остался в детдоме. Ну, а отец тоже любит Вовку и тоже надеется, что он будет жить вместе, но уже с новой матерью. Отец стал посещать Вовку и приглашать к себе в Озерки. А тут как раз появился чудесный малыш, новый братишка Вовки, и Вовка так привязался к нему, что теперь чуть не каждый день приезжает в Озерки.

Вовке, конечно, больно, что вместо его мамы появилась чужая женщина, и поэтому он не уходит из детдома, хотя и мучается, наверное. В общем, это такая путаная история, какие редко бывают в жизни; и я теперь сама не знаю, что же можно сделать для Вовки? Если бы Пуговкина извинилась перед Вовкой, он, может быть, и простил её, переехал бы в Озерки. Но станет ли Пуговкина извиняться? И какая она: хорошая или плохая? Всё это надо ещё выяснить, поговорить с ребятами и что-нибудь придумать. Если Пуговкина хорошая, то почему бы Вовке не простить её? Ведь, хоть редко, но бывает же иногда в жизни так, что женятся отцы и выходят замуж матери и всё получается хорошо. Не знаю, просто не знаю, как помочь Вовке.