Валентина Осеева - Динка

— Ну, бери сапожки… Вот еще полтора рубля; — бросая на прилавок деньги, сказал капитан.

Ленька, не смея верить своему счастью, вынул из вспотевшей ладони драгоценный рубль и, прижимая к груди завернутые в бумагу сапожки, отошел от прилавка. Лицо его сияло, на бледном лбу выступили крупные капли пота.

— Спасибо… Я заслужу… Отработаю… — сказал он капитану.

На другой день пароход «Надежда» двинулся в обратный путь. Ночью Ленька беспокойно вертелся на своей койке. Под подушкой у него лежали красные сапожки, и во сне скупой татарин требовал их назад, а из-за решетки вдруг выступала черная женщина с огромными тоскливыми глазами… Ленька стонал, просыпался, ощупывал под подушкой сапожки и, прислушиваясь к стуку колес, взволнованно думал:

«Еду… Домой еду… На утес к Макаке…»

Снова грустный осенний вечер на крылечке. Веселится одна Динка. Она уже не сидит около маминых колен, а, подхватив прыгалки, скачет по всем дорожкам, весело распевая:

— Господи, при чем тут Новый год? — смеется Марина.

— А я знаю, — говорит Мышка. — Это она поет, что все, у нее будет по-новому, и потом просто для рифмы.

— Вот чепуха какая! Поди-ка догадайся! — усмехается Марина.

— А я все у нее знаю. Я даже по ее лицу могу сказать, когда она говорит правду, а когда врет, — уверяет Мышка.

Марина вспоминает светлое откровение Динки и грустно качает головой:

— Узнаешь, когда она сама скажет.

— А она всегда скажет — Динка ведь очень болтливая, мама, — говорит Алина.

— И болтливая и скрытная, — поправляет мать.

— Ну! — машет рукой Алина. — Я бы ей ничего не доверила!

— А я бы доверила, — серьезно говорит Марина.

— А ты знаешь, мамочка, что она один раз сказала! — вдруг оживляется Мышка. — Она сказала, что ее вранье одно вкладывается в другое, как деревянные яички, и только самый шарик внутри взаправдашний!

— Ну вот, поди-ка, доберись до этого шарика! — смеется Марина и, вспомнив Динкиного друга Леньку, начинает рассказывать о его тяжелом детстве, о злом хозяине.

Девочки слушают молча, но еще печальней и тоскливей становится на крыльце от этого грустного рассказа… Марина хочет пробудить в Алине и Мышке любовь и сочувствие к Леньке: ведь мальчик завтра придет в их семью… Она не сомневается в Мышке, но как отнесется к нему Алина?

— Пусть каждая из вас поставит себя на место Лени. Вот он придет в нашу семью, и все мы, кроме Динки, еще чужие ему. И так важно хорошо и ласково встретить человека… Показать, что его ждали…

Марина ищет нужных слов, но Мышка подсказывает их ей из глубины своего доброго сердечка:

— Мы сразу будем любить его, мама. Мы скажем ему, что теперь он — наш брат.

— Конечно, мы не обидим его, но согласится ли папа? Ведь ты хочешь, чтобы он был тебе как сын? — строго спрашивает Алина.

Лицо матери вспыхивает румянцем. Холодный взгляд голубых глаз останавливается на старшей дочери вопросительно и гневно:

— Ты должна знать раз и навсегда, что папа во всем полагается на меня! И каждый отец будет гордиться таким сыном, как Леня…

— Конечно! Я же ничего не сказала, мама. Почему ты сердишься? — пугается Алина.

Мать спохватывается и, горько улыбаясь, говорит:

— Я ничего не требую от тебя, я только боюсь, чтобы Леня не почувствовал себя чужим в нашей семье.

— Пускай наравне, мамочка: как мы, так и он, — подсказывает Мышка.

— Вот именно: как вы, так и он. Это не гость, не случайный человек… Тут нужно сердце и чутье, Алина! — волнуется мать и, слыша приближающийся топот по дорожке, быстро меняет разговор. — Я хочу тихонько-тихонько спеть одну песню… Знаете, какую?

Алина, еще не остывшая от волнующего разговора, молча поднимает на мать обиженные глаза… Но Марина знает, чем успокоить старшую дочку.

торжественно подхватывают обе девочки.

— «Но мы поднимем гордо и смело…» — волоча за собой прыгалки и примащиваясь около матери, вступает в хор Динка.

Дети хорошо знают, что песня эта запрещенная, голоса их звучат тихо и торжественно. Они стараются петь так твердо и храбро, как поют настоящие революционеры, они знают, что с этой песней в девятьсот пятом году шли по улицам толпы народа… За эту песню казаки били людей нагайками, топтали лошадьми…

— «В бой роковой мы вступили с врагами…» — выпятив худенькую грудь, поет Алина. Она так честно и гордо выводит эти слова, что даже кончики ее торчащих ушей из-за туго стянутых кос покраснели от волнения и глаза стали огромными.

Мышка тоже преобразилась, и звонкий голос ее уверенно ныряет то вверх, то вниз, выскакивая из общего хора, но с жаром повторяя знакомые слова…

Динке просто нравится, что песня эта запрещенная, что их всех вместе с мамой могут арестовать и даже побить нагайками, но ей это нипочем: она чувствует себя очень смелой и, в случае чего, сама побьет всякого полицейского с нагайкой.

— «В бой роковой мы вступили с врагами…» — с особенным удовольствием поет она, размахивая крепко сжатым кулаком.

Марина знает, что на дачах сейчас пустынно, даже ночные сторожа уже не стучат по ночам в колотушки, но, когда маленький хор разрастается, она предупреждающе поднимает вверх палец и понижает голос… Динка и Алина послушно следуют за ней, но Мышка сама не владеет своим голосом.

— «На бой кровавый, святой и правый…» — серебристо выкрикивает она, и вдруг… калитка громко хлопает. — «Марш, марш вперед, рабочий народ…» испуганно заканчивает в наступившей тишине Мышка.

— Здесь живет госпожа Арсеньева? — громко спрашивает мужской голос.

Марина медленно поднимается, поправляя растрепавшиеся косы… Уши у Алины делаются малиновыми, но она тоже встает и вместе с матерыо сходит с крыльца.

— Вы кто? Зачем? — опережая их, громко кричит Динка и, широко раскинув руки, останавливается посредине дорожки. — Не пущу!

— Это Кулеша, — говорит Марина, и с лица ее медленно сбегает краска. — Он привозил нам весной письма от папы…

— Кулеша… Кулеша… — удивленно и испуганно повторяет Алина.

Мышка молча пытается понять, что привез им гость.

Приезжий человек — небольшого роста, но у него широкие, мощные плечи, крепко посаженная круглая голова, усыпанное желтыми веснушками лицо и веселые, широко открытые голубые глаза…

— А ну-ка, сверни с дороги! — сильно нажимая на букву «о», запросто говорит он Динке, и большие ручищи его мягко вскидывают девочку на воздух. Давай сюда свою маму!