Василий Голышкин - Красные следопыты (Повести и рассказы)

Завтра, послезавтра, много, много дней потом будет приводить она сюда, на площадку «Парка космонавтов», отряды юных строителей. Пока не встанет на пьедестале с автоматом на груди, прикрывая грудью раненого отца-командира, молодой партизан-орленок. Да и потом, когда памятник будет сооружен, к его подножию будут часто-часто приходить ребята, чтобы поиграть здесь, попеть, провести сбор. Так будет, в этом нет сомнения, но сейчас речь не о будущем, а о настоящем.

После закладки памятника в зоне «Восток-1» предстояло еще одно дело: переселение дяди Кирилла в новую квартиру. Воронок, Генка Юровец, Мишка-толстый, сестрички-близнецы Поля и Оля — словом, все перебывали там, любуясь видом, открывающимся из окна на площадь. Ленина и дальше за ней, на Снежку, закованную в синий панцирь льда. Но никто не проговорился об этом дяде Кириллу. Ребята умели держать язык за зубами.

При выходе из парка Долгий пригласил дядю Кирилла, Валентину и Воронка занять места в машине.

— А вам, — сказал он Генке Юровцу, Мишке-толстому и другим ребятам, — на своих двоих по старому адресу. Как поняли?

— Поняли! — заулыбались ребята.

И машина покатила по весенней дороге, хотя со стороны казалось, что она не катила, а плыла, то погружаясь в воду, то выныривая из нее, как дельфин.

Возле нового дома на площади Ленина (бывший Рынок) машина остановилась.

— Приехали, — сказал Долгий, и так как для других, видимо, не составляло секрета, куда они приехали, дядя Кирилл осмелился спросить, какой пункт назначения подразумевает в данном случае Долгий?

Долгий притворился изумленным: «Как, разве дядя Кирилл не знает, что это его дом?» — «Нет, дядя Кирилл не знает». — «Ах да, он забыл вручить дяде Кириллу ордер и ключ от квартиры. Ну что ж, лучше поздно, чем никогда. Вот ключ. А вот и ордер: «Дом один дробь два, подъезд второй, квартира тридцать семь». Может быть, дядя Кирилл пригласит их в гости?» — «Что за разговор? Конечно, пожалуйста, но честное слово, он в толк не возьмет, как это все произошло: ордер... ключ от квартиры...»

Ноги с трудом повиновались дяде Кириллу, когда он поднимался на второй этаж. Вот и его квартира. Его? Но ведь она обитаема. Там слышны чьи-то голоса. Он укоризненно смотрит на своих спутников. Нет, он не в обиде на них: каждый шутит, как умеет, но он хочет видеть, как они выпутаются из положения, в которое поставили себя и его.

Долгий, Валентина, Воронок, не дрогнув, выдержали взгляд дяди Кирилла. Значит, это серьезно. Но там...

— Там уже кто-то есть, — сказал дядя Кирилл.

— Возможно, — сказал Долгий. — Значит, гости опередили хозяина.

Они открыли дверь и вошли в коридор, а оттуда в комнату.

Высокая, стройная и почему-то очень бледная женщина, сидевшая на диване в окружении двух девочек, порывисто встала и, не спуская глаз с дяди Кирилла, шагнула ему навстречу:

— Отец...

— Верочка...

Тайка и Майка (это были они) терпеливо ждали, когда взрослые нацелуются и вспомнят, наконец, о них. Нет, никак не могут вспомнить. Придется, видно, напомнить им о себе. Решено — сделано. Тайка схватила деда за правую полу пальто, Майка — за левую, и, общими усилиями оттащив его от мамы, сказали:

— А мы тебя знаем... Ты наш дедушка... Кавалер... Из альбома...

Они могли болтать что угодно. Все равно смысл их слов не доходил до сознания дяди Кирилла.

Он взял внучек на руки, прижал их к груди и не отпускал до тех пор, пока чей-то голос не произнес:

— Узнаю льва по гриве, а Макара по кудрям.

Знакомый-знакомый голос, которого даже время не в силах было изменить. Дядя Кирилл оборачивается и глазам своим отказывается верить — Старик, командир партизанского отряда, в полной генеральской форме, стоит у окна, сверкает радугой орденских планок и не спускает влюбленных глаз с него, Макара. А рядом кто? Бритый, круглолицый, маленький... Маленький, да удаленький. Дядя Кирилл сразу узнал партизанского артиллериста Ваню Петухова. С ними третий — Егор Егорович, старый друг...

— На новоселье приехали, — сказал Старик, обнявшись с дядей Кириллом. — Узнал от него вот, — он кивнул на Егора Егоровича, — что ты квартиру получаешь, и приехал...

Старик был не совсем точен. В Зарецк кроме новоселья его привело подозрение в предательстве Соловейчика, возникшее у Егора Егоровича. Но, как оказалось, Соловейчик не был предателем. Он был просто трусом. Немцы напали на транспорт из засады. При первых выстрелах Соловейчик повернул назад и скрылся в лесу. Скрылся в лесу, бросив автомат, бежал, подгоняемый звуками выстрелов, которые гремели позади. Там раненые и обессиленные его товарищи вели бой с немцами. Но что они могли сделать с «превосходящими силами противника»?

Вернувшись в отряд, Соловейчик сообщил о гибели транспорта. Ему поверили. А верить не следовало. В бою с немцами погибли не все. Многие были захвачены в плен. Об этом потом рассказала Старику дочь дяди Кирилла — Вера, с которой он встретился в Зарецке еще до того, как сама Вера встретилась с отцом.

Впрочем, не стоило огорчать всем этим сегодня дядю Кирилла. С Соловейчиком разберется суд чести бывших партизан. Сегодня черт с ним, с Соловейчиком! Не до него, раз у дяди Кирилла, партизанского разведчика Макара, такая большая радость — встреча с дочерью, которую он считал погибшей.

...Весна... Весна... У каждой из служб зоны «Восток-1» свои заботы. У юных натуралистов. У юных метеорологов. У юных друзей милиции. У юных спортсменов. У каждого на уме свое: саженцы, погода, чистота и порядок, мячи и бутсы...

Последнее особенно важно. Летом зона собирается выставить такую дворовую команду, что весь Зарецк ахнет.

Но мячи требуют заплат, бутсы — подметок. Что ж, от штаба зоны до «дома обуви» не длинен путь.

— Здравствуйте, дядя Кирилл. Мы к вам с починкой...

Дядя Кирилл и прежде был рад гостям. Теперь он рад им вдвойне. Да и есть от чего: дочь вернули. По фотографической карточке нашли.

— Здравствуй, Воронок! Здравствуйте, товарищ Долгий! — Мохнатые брови у дяди Кирилла разлетаются от удовольствия. — Что за починка?

— Мячи, бутсы...

Кипит работа в руках дяди Кирилла. Воронок любуется и недоумевает: «Партизан, герой, орденоносец и вдруг — сапожник. Странно...»

Своими мыслями по дороге домой он делится с Долгим. Но Долгий не видит в этом ничего странного.

— Разве дело в том, кем работать?.. — задумчиво говорит он. — Дело в том, как работать...

Так отвечает Долгий Воронку, жалея, что не умеет выразить свои мысли более возвышенным образом. А если бы умел? О, если бы Долгий умел выражать свои мысли, он сказал бы:

«Слушай меня, Воронок. Посмотри вокруг и полюбуйся, как здорово, черт возьми, работает на земле весна. Рукава засучила, подол подоткнула и скоблит, моет, чистит, белит, красит... А знаешь, Воронок, сколько стихов и песен о весне сложено, сколько портретов с нее написано, сколько скульптур изваяно, сколько легенд и сказок по свету пущено?.. Не счесть. Ей бы, да при такой бессмертной славе, стоять на пьедестале почета, задрав нос кверху, и поплевывать оттуда на нас, смертных, а она — нет, как работяга из работяг, скоблит, моет, чистит, белит, красит, и начхать ей, Воронок, на бессмертную славу. Не до нее... Вот бы и нам с тобой так всю жизнь, как весна, как дядя Кирилл...»