Гана Боржковцова - Тройка неразлучных, или Мы, трое чудаков

— Нет, на этот раз Ярда прав, — авторитетным тоном неподкупного судьи заявляет Катя. — Жаловаться не годится. И класс должен быть соли… соли…

— Солидарным, — завершает Вашек со знанием дела, но успевает все-таки добавить: — Только ведь Филипп, собственно…

— Филипп не жаловался, — подхватывает в раздумье Андула. — Он же ведь про себя одного сказал. А тетрадку Ярда у него просто вырвал. Да и Беранкова все равно бы догадалась, что Ярда списал. А про Ярду Филипп вовсе не сознавался. Дело тут совсем не такое простое.

Пип идет к умывальнику. Кровь уже не течет. Но стереть ее мокрым носовым платком с рубашки и брюк не удастся. Только размазать.

— Давай помогу, — предлагает Андула.

— Иди ты куда подальше, — огрызается Пип.

До самого конца урока Марьянка старательно писала задание. Но когда прозвенел звонок, в тетради у нее не было ни одного примера. Только исчерканная промокашка. Даже Мартин всего не сделал, потому что Либа отобрала у него тетрадь. Но при этом ей пришлось объяснить, что она берет тетрадь, потому что так для всех будет лучше.

— Да мне тут все ясно, — пробовал возразить Мартин. — Оставь тетрадь, я доделаю. Все равно потом и тебе захочется сдуть, а понять ты ничего не поймешь.

Только Мартин плохо знает Либу. Когда речь идет об общих интересах, Либа не считается с собственным успехом.

— Времени уже нет. А потом, ты не мог бы передать мне расписку стекольщика?

(Марьянка на промокашке провертела дырку.)

— Ты сама принесешь стекло? Ведь не дотащишь!

— Неважно. Об этом мы потом договоримся. Впрочем, если бы ты хотел принести… Но все документы должны храниться у меня, понимаешь?

«Вымогательница», — начертала Марьяна на промокашке.

Мартин выуживает листок из сумки,

— Вот и хорошо, — довольна Либа. — Благодарю.

(Из дырки на промокашке выглядывает чудовище. В лохматых волосах у него — криво привязанный бант.) Мартин снова принимается что-то считать. Все равно уже не успеть. Звенит звонок.

— А ведь мог сделать! — вздохнул он.

Либа не слышит его слов. С распиской от стекольщика идет на свое место. И вдруг Марьянка, к собственному своему удивлению, подставляет ей подножку. Либа споткнулась, но удерживается на ногах. И даже не оглядывается. Ей даже в голову не пришло, что предмет, о который она споткнулась, была Марьянина нога и что нога эта очутилась на ее пути не случайно.

— Есть же люди, которым никогда не бывает стыдно, — отчетливо произносит Марьяна.

Только теперь Либа оборачивается.

— Ты что-то сказала?

— Да, — ответила Марьяна.

Внезапно у Марьяниной парты возникает Мартин.

— Ты просто псих, Марьяна, — говорит он.

Но Бара тоже не дремлет, она начеку.

— Так ты не хочешь зайти к нам за книгой? — спрашивает она Мартина.

Марьяна спускается вниз по лестнице. Собственно, не зная даже зачем. Делать ей внизу нечего, наоборот, ей положено гулять по коридору лишь на своем этаже. Только остановившись перед 6-м «Б», она осознает, зачем сюда пришла. Ей необходимо увидеть Пипа. Или Данку. А лучше и того и другого вместе. Двери класса распахнуты, Пип повернулся спиной. Возле умывальника. «Вот мама будет довольна, что он так тщательно моет руки перед завтраком. Нужно рассказать ей», — думает Марьяна. За Пипом стоит Андула и дает ему какие-то советы. Марьяна хочет уже помахать им и вдруг слышит голос Пипа, который хрипло бросает девочке:

— Иди ты куда подальше…

Что она ему сделала, эта Андула?

Марьянка входит в класс. Теперь уж она рассчитается с этой девчонкой. И это как раз то, что ей уже целый час, по крайней мере, хочется сделать. С Андулой так с Андулой — все равно. Марьянка смотрит на Пипову спину. И вмиг забывает, что только что с кем-то хотела рассчитаться. Теперь ей только бы схватить Пипа за руку и куда-нибудь увести. Но она знает, что так поступить ни в коем случае нельзя. Нельзя даже окликнуть Пипа по имени. Только исчезнуть, пока он не оглянулся.

Марьяна снова спускается по лестнице — на этаж ниже. Данкин класс в первом этаже. Вот только если их учительница задержится на переменку и станет любопытничать, чего тут Марьянке нужно… Но опасения напрасны. Отсутствие пани учительницы ощущается уже издалека.

«Заскочу хоть на минутку, — думает Марьяна. — Все равно скоро звонок».

Данкин голос она слышит уже с середины коридора.

— Моя старшая сестра тебя из окна вышвырнет, если ты хоть раз еще тявкнешь. До вечера работы хватит, пока все кости соберешь, — доверительно обещает она кому-то.

Рев в классе усиливается. Марьяна бросается к дверям, приготовившись кого-то выбрасывать из окна. И прежде всего этими дверями чуть не сбивает Данку. Сестра стоит рядом. Данка вздрагивает от такого внезапного нападения, но тут же приходит в себя. Хватает Марьяну за руку и тащит в коридор.

— Ты туда не суйся особенно, — говорит она. — Так лучше. Все равно всех-то ты не раскидаешь, но они пока этого не знают. Ничего страшного. Я сама с ними справлюсь.

Люди очень похожи друг на друга. Может, вы еще не убедились в этом, потому что у вас нет братьев и сестер в младших классах. Потом вы, может, думаете, что на сеете всего-навсего одна такая противная девица, как Либа из нашего класса. Просто вы еще не знаете, что Анежка, которая учится вместе с нашим братцем, похожа на нее как две капли воды, так что их можно даже перепутать.,

Или взять хотя бы Бару. Не напоминает ли она вам кого-нибудь? Я знаю, Катя — нежнейшее созданьице с длинными золотистыми локонами. Только на самом деле — нежная она, как клещи для дерганья зубов. У Бары наоборот — черные волосы коротко острижены, она косит вельветовые брюки, и вообще совершенный мальчишка. Но всем этим они могли бы и поменяться. Бара могла бы отрастить себе волосы, Катя — перекраситься в черный цвет или стать блондинкой. Возможно, со временем они так и поступят. Если им покажется, что так они будут выглядеть более привлекательно. Одна станет озорничать, как мальчишка, а другая — нежничать. И наоборот. Лучше не стойте у них на дороге! И точно так же в любом классе обязательно найдется мальчик, который будет зубрить, даже если на него обрушится потолок. Потому что история или физика его интересует больше, чем люди. Иногда он прислушивается к тому, что творится вокруг. Но и только. Сам ничего не скажет. Может, позже когда-нибудь. Так часто ведут себя и взрослые люди. Сначала спокойно позволят поколотить кого-нибудь. А потом, может, заметят, что не следовало этого делать…

Однажды я слышала, как мама рассказывала тете о том, что у них в каждом вагоне с арестантами повторялась одна и та же история. Их перевозили из одного концлагеря в другой. А как быть, если кому-то становилось так плохо, что он, скажем, не мог соблюдать правила приличия? Но в каждом вагоне всегда находился кто-нибудь, предлагавший: «Обопрись-ка на меня, так-то легче, правда? Потерпи еще чуть-чуть. Скоро нас выпустят подышать, и тебе станет лучше».