Василий Ледков - Метели ложаться у ног

Пройдя вкрадчиво на нежилую половину чума — пелейко, — вошедший сел на середину лат, скрестив ноги и положив пензер по левую сторону от себя.

Это был известный на всю Большеземельскую тундру шаман Няруй. Делюк много слышал о нём, но видел его впервые, и ему любопытно было посмотреть на живого шамана в работе. Появлением на стойбище именитых Туси и Ячи не мог не воспользоваться Няруй, а потому его гонцы зазывали в просторный чум Сядэя Назара всех мужчин стойбища, где шаман принародно расскажет обо всём, что видел в своих вещих снах.

Появление Няруя именно сейчас, его не ко времени затеянное колдовство были не по нутру Сядэю Назару, но, увлекшись рассказами перепуганных Туси и Ячи, позабыл он предупредить ясновидца, что не надо сегодня шаманить, а в присутствии Делюка теперь было поздно отменять ритуал, да и уже валил в чум народ.

Люди шли молча, садились без шума и суеты там, где находили себе место.

Няруй был занят своим: ничего не говоря и не глядя ни на кого, он очищал от золы край железного листа, на котором живет костер.

— Лукошко! — сказал он.

Это могло быть просьбой, обращенной только к хозяину чума, потому что с появлением шамана все женщины ушли невидимками в другие чумы стойбища.

Ничего не говоря, Сядэй Назар вывалил возле сымзы [49] Сымзы — опорный шест внутри чума, который поддерживает три-две перекладины, на которых подвешиваются на крючках котлы и чайники. чашки, ножи и подал пустое лукошко Нярую. Тот откуда-то из-за уха достал три волчьих зуба, положил их в лукошко и закрыл крышкой. Лукошко он отодвинул от себя на расстояние вытянутой руки в сторону полога. Это означало, чтобы никто не занимал свободного места возле шамана. Потом Няруй из семи обшитых медью чехлов вынул семь ножей с белыми рукоятками из моржового зуба и положил их впритирку на очищенный от золы край железного листа остриями к тлеющим углям. Сверлила уши стоящая в чуме тишина. Такая тишина бывает только после разряда грозы в промежутке до нового удара.

Няруй взял пензер, выдернул из-за спины колотушку из мамонтового бивня и ударил по бубну. Ножи на железном листе подпрыгнули и, падая, высекали искры. Всем показалось, что чум пошатнулся. Долго угасал нежный звон бронзовых колец на пензере, напоминая прощальный клич огромной стаи маленьких белоклювых гусей в поднебесье. Этот мягкий, нежный звон Делюку показался приятным и красивым.

Со вторым ударом по пензеру повторилось всё то же самое, но сам Няруй стоял уже на одном колене. С третьим ударом он оказался на полусогнутых ногах и, подпрыгивая то на одной, то на другой ноге, неистово махал колотушкой. Гремел бубен, стонали кольца на нём, а ножи на краю железного листа уже не искры, а короткие вспышки голубого пламени — священного огня — выплескивали.

Делюк задумчиво взялся рукой за подбородок. Всё, что он видел, показалось отвратительным и мерзким. А люди смотрели на Няруя оцепенело, приоткрыв рты. Им казалось, что где-то далеко в ночи воют волки, а семь ножей на краю железного листа, прыгая сами по себе, высекали искры и воспламенялись. Только один Делюк видел, что от какого-то хитрого рычага, прикрепленного к правой ноге Няруя, ножи подпрыгивают, ударяются друг о друга рукоятками и высекают огонь. У него теперь не было сомнения, что рукоятки ножей не что иное, как отполированные куски белого камня тумбэ — кремния. Няруй бессовестно обманывал людей, как слепых новорожденных щенят!

Делюку это крайне не понравилось, но он не подал и вида, что все это обман, и сидел молча, с любопытством ожидая, что же еще хитроумного покажет Няруй. Но тот сел, положив справа от себя колотушку, закачался на месте и под прозрачный звон колец на пензере, которым потряхивал еле заметно перед собой, запел ладно поставленным голосом:

Люди слушали Няруя, и им казалось, что стало вдруг темно, и над ними распахнулось звездное небо, дохнув вечным холодом мироздания. Кое-кто начал потирать руки и ежиться. Делюк, глядя на раскачивающегося на латах Няруя, тоже зримо представил ночь, усыпанное звездами небо и тишину. Но вот шаман взял колотушку и, слегка постукивая по пензеру, перешел на другой ритм и мелодию:

запнулся вдруг Няруй. Он испуганно посмотрел на сидящих, хотел что-то оказать, но — только «Ка-а, каб! Каб-каб-каб, каб-бэ-эу!» вырвалось у него.

Няруй закричал по-куропачьи. Он растерянно тряхнул головой, передернул плечами, вытянул шею и крикнул:

— Лак-хы-ы!

Подзадоривая друг друга, так обычно кричат на току куропатки.

Люди не знали, что делать: было и удивительно, и смешно, и жутко — ведь был это не кто-нибудь, а шаман, которому верили всей душой, которого боялись и чуть ли не обожествляли. Уму было непостижимо такое! Но это было ещё не всё. В следующее мгновение они с ужасом увидели, как на их глазах растерянный Няруй превратился в куропатку, взмахнул крыльями и с отрывистым резким криком: «Каб! Каб-бэ-эу-у!» — вылетел из чума через дыру макодана.

Перепуганные люди разводили руками, недоуменно поглядывали друг на друга, не смея молвить и слова.

— Проклятие! В чуме — злой человек! — донесся из-за полога возмущенный голос Няруя.

Сядэй Назар, Туси и Ячи невольно повернули головы в сторону Делюка. Поймав взгляды хозяев, последовали им и остальные. Все они были удивлены и напуганы тем, что Няруй вылетел куропаткой (хозяева сразу поняли, что это проделка Делюка!), хотя Делюк видел, что тот спешно схватил все свои предметы шаманского ритуала и выскочил на улицу, икая по-куропачьи.

— Бе-едная куропатка! Съест ведь он её! Съест! — крикнул кто-то, и все сидящие в чуме увидели, что Делюк с гортанным криком вылетел через макодан белым ястребом, чтобы, конечно же, догнать и распотрошить куропатку. А Делюк на самом деле вышел через полог и спокойно направился к своей нарте. Он шел и с улыбкой смотрел на Няруя, который со всех ног бежал к своему чуму, то и дело оглядываясь назад.

Люди из чума Сядэя Назара выходили молча, пряча глаза, и шли к себе. Жуткая сцена превращения Няруя в куропатку и Делюка в ястреба заставила пастухов задуматься, в души их она заронила зерна недоверия и к Нярую, и к самому хозяину стойбища, потому что они поняли, что их шаман, на которого полагались во всем, оказался вовсе не тем, кому надо верить и сердцем и душой, ибо есть ещё на их земле шаман более могущественный и он, этот шаман, — Делюк. Они знали, что при встрече двух шаманов в тундре — так бывало всегда — более сильный шаман по мере своих возможностей старается как можно злее высмеять и унизить принародно своего слабого противника, чтобы утвердить себя и свою власть. Так это случилось теперь и в чуме Сядэя Назара.