Алексей Мусатов - Дом на горе

— Мама, да я же теперь… — взмолился Алёша.

— А ты помолчи, когда взрослые говорят! — остановила его мать. — Я, Галина Никитична, сейчас об одном гадаю: как бы мальчишку к какому ни на есть рукомеслу определить. Вот Саше спасибо, что он к машине берётся Алёшу привадить.

— Да-да, я уже об этом слышала… — Учительница обернулась к Неустроеву: — Так ты, оказывается, специалист по срочной подготовке трактористов? Очень интересно!

— Что вы, Галина Никитична! — смутился Саша. — Это мы так беседуем, между прочим…

— А почему же, между прочим, ты сам вечернюю школу посещаешь? И, кажется, довольно аккуратно…

Тракторист, стараясь не смотреть на Дарью, беспокойно заёрзал на лавке.

— Так вот, Саша, — продолжала Галина Никитична: — если Алёша трактором интересуется, ты ему, конечно, объясни, что знаешь, но голову зря не кружи!

Посидев ещё немного, Саша ушёл, а учительница ещё долго беседовала с Алёшей и его матерью.

Через несколько дней она привела Алёшу в «кузнечный цех», где Паша Кивачёв и ещё несколько школьников изучали сельскохозяйственные машины.

— Рекомендую, Яков Ефимович, мой ученик! Очень интересуется машинами.

— Местечко всегда найдётся, — усмехнулся кузнец. — Только у меня с ребятишками такой сговор: кто с математикой не в ладу — к машинам близко не подпускать.

Алёша провёл в кузнице два часа, и ему очень понравилось собирать и разбирать старенькую жатку. А от Паши Кивачёва он потом узнал, что скоро члены кружка будут изучать мотор трактора.

В этот же день Алёша сам пришёл к Косте Ручьёву и предложил заниматься математикой в первую очередь.

Прошла неделя. Однажды вечером Варя сообщила сестре, что завтра Костю будут принимать в комсомол и школьный комитет приглашает Марину на заседание.

— И тебя и Сергея… Обязательно приходите!

Марина ответила, что на завтра у неё куча всяких дел по колхозу, но потом быстро повязала своё «крыло жар-птицы» и накинула на плечи ватник.

— До Ручьёвых, сестричка? Надолго? — с улыбкой спросила Варя.

— Нет, я быстренько. С Сергеем надо согласовать… может, выступить на комитете придётся.

— И я с тобой! — сказала Варя.

Она быстро оделась, и сёстры, окунувшись в дождливую темь, с деловым видом зашлёпали по лужам.

Появление сестёр Балашовых привело мужское население дома Ручьёвых в сильное замешательство.

Сергей, только что вернувшийся с поля, кинулся в чуланчик переодеваться. Костя заметался по комнате, запихивая под кровать грязные сапоги, собирая разбросанную одежду. Он чуть не споткнулся о Кольку, который лежал на полу и раздувал самовар.

— Варюша, смотри! — вскрикнула Марина. — Они ещё только печку топят. А ну-ка, засучивай рукава!

Она сбросила ватник, размотала полушалок и принялась за хозяйство: помешала кочергой в печке, подкинула хворосту, одни чугунки поставила поближе к огню, другие — подальше.

Не отставала от сестры и Варя: убрала со стола посуду, замела пол, потом, схватив сапог, принялась раздувать самовар. И самовар вскоре зашумел, огонь в печке разгорелся, в чугунках забулькало, запело.

Вошёл Сергей.

— Зачем это? — сказал он. — Мы уж сами как-нибудь!

Марина, раскрасневшаяся от печки, досадливо отмахнулась. Затем, посмотрев на Костю, сказала:

— А ты знаешь, Серёжа, какой у твоего брата день завтра? В комсомол принимают.

— Да-да, — спохватился Сергей. — Ты почему, Костя, не напомнил?.. Ну-ка, давайте отметим такое событие…

Не прошло получаса, и стол был накрыт.

— Милости прошу, дорогие хозяева! — с шутливым поклоном пригласила всех Марина.

— Гостям почёт! Садитесь и вы с нами, — сказал Сергей и выразительно посмотрел на Костю и Кольку.

Те поняли брата и с рыцарской стойкостью замерли у стены, дожидаясь, пока Марина с Варей с церемонным видом не сели за стол.

— Серёжа! — вдруг вспомнил Колька. — У нас же мёд есть… Полная банка.

— Раз такое дело… всё на стол мечи! — кивнул Сергей.

Не успели братья Ручьёвы и сёстры Балашовы приняться за ужин, как на пороге появился Фёдор Семёнович. Он был в брезентовом дождевике и с фонарём «летучая мышь» в руках — верный признак того, что наступили тёмные, ненастные вечера.

— Добрый вечер честной компании! — поздоровался учитель. — По какому же это случаю пир на весь мир?

Сергей поднялся ему навстречу:

— Как же это вы кстати, Фёдор Семёнович! Садитесь с нами… Костю завтра в комсомол принимают.

Он принял от учителя мокрый дождевик, подвернул огонь в фонаре и невольно подивился чутью, которое всегда вовремя приводит Фёдора Семёновича в дом к людям: в дни ли большого горя или радости, в час ли раздумья или сборов в дальнюю дорогу. Или, может, из дома на «школьной горе» учителю всё хорошо видно и он знает, у кого жизнь идёт сбивчиво, трудно, а у кого течёт плавно и ровно, словно полноводная река?..

Фёдор Семёнович сказал, что ужинать не будет, но горячего чаю выпьет с удовольствием, и присел к столу.

— Это правильно, что собрались! В комсомол один раз вступают… Событие на всю жизнь. — Учитель оглядел собравшихся за столом. — Что ж, Серёжа, надо будет брату в напутствие доброе слово сказать.

Сергей задумчиво посмотрел на Костю:

— Что ж тебе сказать, братец? Шагай! Рад за тебя. Сейчас комсомол… потом партия… Вся жизнь у тебя впереди. И живи ты честно, открыто, смело… Я вот сколько лет в комсомоле состоял и горжусь этим. И будь я в твоих годах, опять бы в комсомол записался. Минуты не раздумывал бы. Был бы наш отец жив, и он бы порадовался. Ведь отец как говорил; «Жизнь, она как река большая. Один на сухом месте отсиживается, в кусточках; другой у бережка барахтается, в осоке да в тине, боится, как бы не унесло, а третий на самую стремнину выгребает…»

— Правильные слова… Я их ребятам часто напоминаю! — подхватил слова Сергея учитель. — Сам-то Григорий Васильевич всегда на стремнину выходил, на главное течение. И вам так жить завещал… Я с ним на фронте встретился, в одном взводе служил. Довелось как-то нашей роте одну сопку атаковать перед Днепром. Трудная сопка! Восемь раз мы в атаку бросались, восемь раз откатывались. А на девятый вырвался вперёд наш сержант-коммунист, ваш отец, Григорий Ручьёв. В руке — красный флаг. «Ура, кричит, за Родину, вперёд!» Добежал до вершины и упал. А красный флаг не выпустил — горит он, полощется… Тут мы и ринулись в штыковую, выбили немца из траншеи… Потом похоронили вашего отца на этой же земле, где он погиб, а сопку так и назвали: «Сопка Ручьёва».

Учитель умолк.

Костя давно отодвинул чашку с чаем и не мигая смотрел на учителя.

— Фёдор Семёнович, — тихо спросила Варя, — а сейчас эта сопка как называется?

— Сказать трудно, но думаю, что именем Ручьёва. У нас таких людей долго помнят.