Моника Хьюз - История с танцем призраков

Сгусток Крови пел все громче и громче, да и танец его набирал силу, и вот он уже прыгал вверх и вниз прямо под сердцем Ветродуя, которое висело посреди его чрева. И вдруг он остановился, выпрямился, схватил привязанный к голове нож, вонзил его в сердце Ветродуя и убил чудище. Упало оно со страшным грохотом, и затряслась земля, и Сгусток Крови выбрался с друзьями из чрева мертвого чудища, и отправились они домой. На радостях племя устроило большое празднество благодарения. Вот отсюда и пошел танец.

— А как это связано с ночными странниками? — спросил Пит.

— Это другая история, — ответил старый вождь. — Ее рассказывают по-всякому. Кто сохранил ее в памяти, передает своим детям, но каждый на свой манер. Ко мне эта история перешла от моего деда, когда я был совсем мальчишкой. Вот что он мне рассказал.

Однажды напало на черноногих другое племя. И случилось так, что один наш воин отбился от своих. Искал-искал он свою стоянку и наконец набрел на шалаш. Дело было ночью, луна не светила, потому и не понял он сразу, что перед ним не просто типи, а «шалаш смерти». Вошел он тихонько внутрь и прилег у входа, чтобы спящих не разбудить.

Просыпается в середине ночи от шума, слышит пение да перестук костей. Ужаснулся он — понял, какую страшную ошибку совершил. Лежит не шевелясь, только глаза чуть приоткрыл. И видит: в кружочке на коленях сидят призраки, будто в игру азартную играют. Сидят и поют и при этом пытаются на костлявые ноги подняться.

Четыре раза пели они, четыре раза приплясывали и в четвертый раз сумели все же подняться. Тут и увидел молодой воин их костлявые тела целиком, не увидел только их лиц. Когда пели они третью песню, явился еще один призрак. Он отодвинул воина, который лежал у входа, и юноша почувствовал, как прикоснулись к нему высохшие кости. Этот призрак плясал отдельно, сам по себе, а когда кончил, взялся курить трубку. Потом обернулся к воину, ему трубку предложил. Принял воин трубку дрожащими руками, покурил ее, вернул, и тогда призрак отпустил его и велел передать их танец, танец призраков, племени черноногих. Воин исполнил его волю. Так и пришла эта история к моему деду — он и укладку призраков хранил, — так пришла она от моего деда ко мне.

Старый вождь умолк, и наступила напряженная тишина. Том почувствовал, что дрожит, хотя на солнце было еще тепло, стояло безветрие. Ему вспомнился скелет женщины в музее. «Ни за что теперь туда не пойду», — поклялся он себе.

Пит взглянул на него с любопытством и решил сменить тему:

— Скажите, вождь, а у танца дождя такая же история? Вы можете его устроить? И неужели из этого что-то выйдет? Не понимаю. Я что хочу сказать: ведь если дождь собирается, он все равно начнется, будет танец или нет.

В глазах старого вождя мелькнул огонек.

— Насчет этого танца не скажу, сынок. Нашему племени он ни к чему. Не такой уклад черноногих. Этот танец южные племена придумали: они занимались земледелием, от урожая зависела вся их жизнь. Это их танец. А мы, черноногие, землю не возделывали никогда. — В голосе его зазвучало легкое пренебрежение. — Для нас всем на свете были бизоны: мясо, одежда, оружие, палатки. Были не одну сотню лет. Сколько именно, не знаю. А потом пришел белый человек, он появился далеко на юге, наши сородичи и не знали о его приходе. Но он загородил зеленые равнины и прорезал их железными дорогами. Вот бизоны и стали гибнуть — тысячами.

Летом бизоны, как всегда, потянулись на север, покатились огромной бурой волной, они шли с востока, юга и запада — куда ни глянь, всюду они. На следующее лето их пришло меньше, но для нашего племени пока хватало. А еще через год бизоны явились позже, чем всегда, и было их совсем мало. К тому времени черноногие уже ослабели от голода. Они танцевали и молились, и бизоны в конце концов пришли, пищи на зиму хватило, правда в обрез, но хватило. И кожи хватило, чтобы зачинить палатки, а вот на новые — уже не было. Опять год миновал, бизонов пришло еще меньше, хотя черноногие и молились, и танцевали. А потом бизоны не пришли вообще. — Голос старого вождя шелестел, сухой, как трава в прериях, глаза его затуманились: перед ними плыли картины прошлого. — Ни одного. Бизоны исчезли навсегда. И кончился уклад черноногих.

Воцарилась тишина. Потом Пит спросил негромко:

— И что случилось потом?

— Мы жили как могли. — Вождь Лайтфут пожал плечами и улыбнулся: — Выжигали траву вокруг форта Эдмонтон, чтобы оттуда разбегалась вся живность. Тогда людям, живущим в крепости, становилось трудно охотиться, и им приходилось торговать с нами, в обмен на оленье мясо отдавать нам хороших лошадей и одеяла. Но белых приходило с востока все больше, теперь они ехали семьями, с женами и детьми. Настоящая лавина. Они занимали землю, разгораживали ее. Вбивали в участок столб и заявляли: «Эта земля — моя!» Где же такое видано? Отбирать землю, по которой ходим все мы! Разве это честно? Но, выходит, таков был закон белых.

— А вы не пытались воевать?

— Никогда. Однажды война едва не вспыхнула — белые потянули железную дорогу через края, где мы охотились с незапамятных времен. Но вождь Воронья Лапа повелел: не надо войны! Понимал он в душе, что бизонов все равно не вернуть, а сражаться за уклад, который уже в прошлом, — достойное ли это дело? Вот мы и подписали договор, и белые выделили нам немного земли — занимайтесь, мол, фермерством. Только непросто это. Мы ведь не фермеры. Не таков наш уклад.

— Но бизоны еще есть на севере. Жаль, что их перестали разводить — вы бы вернулись к своему укладу.

— Эти бизоны — в резервации, как и черноногие. Думаешь, им там нравится? Что, по-вашему, они чувствуют, когда зов природы будоражит их кровь, влечет на юг? Может, и они помнят те огромные стада, переходы далеко на юг осенью и обратно летом? Может, и они помнят, какими зелеными были когда-то равнины, открытые небу с востока до запада и с севера до юга, — бескрайние просторы?

— Вы хотите сказать, — понимающе кивнул Пит, — что прошлого не переделаешь, даже если совершена ошибка. Значит, вашему пароду остается одно — меняться вместе с временами.

— Ты прав, сынок. Но и не прав. Если пытаться жить, как жили когда-то черноногие, наш народ обречен. Но если каждый из нас станет сам по себе и приспособится в вашем мире, будет драться за собственность, расталкивать всех локтями, чтобы пробиться в жизни, то и тогда нашему племени конец. Народ без корней — разве это народ?

Добавить к этому было нечего. Молча они зашагали по лесу в обратном направлении. Пока они помогали готовить все необходимое для танца и празднества, Том размышлял над последними словами прадедушки. «Я черноногий, — говорил он себе. — И я не отвернусь от моего племени, как это сделал мой отец. Ни за что!»