Моника Хьюз - История с танцем призраков

— Ну извини. Просто мне показалось, что стариковскими фокусами ты сыт по горло.

— Возможно. Но я никому не позволю обзывать его.

— Ладно-ладно. Считай, я этого не говорил. Только почему ты не хочешь, чтобы я тебе помог? Сейчас, конечно, задачка посложнее, но все равно придумаем, как туда пробраться даже ночью. Вот увидишь!

— Нет! Спасибо тебе, Пит, но я должен сам.

— Что ж, как знаешь. Только не говори потом, что я не хотел тебе помочь.

На лице Пита появилось какое-то странное, необычное выражение. Пожав плечами, он зашагал прочь, и у Тома засосало под ложечкой — кажется, он сейчас теряет что-то очень важное. Но столько у него друзей, чтобы ими разбрасываться.

Он попытался поставить себя на место Пита: его пригласили участвовать в какой-то таинственной, очень личной церемонии — как танец призраков, — а на следующий день дали от ворот поворот. «Я бы тоже был вне себя от ярости, — подумал Том. — Но ведь прадедушка сказал, чтобы на сей раз я все делал сам… Он так зол па меня — вдруг расскажет ребятам? А что — возьмет и расскажет. И понять его можно. Только если ребята узнают про танец призраков, про поиски духа — хоть ложись и умирай. Придется уйти из школы. Да, именно так. Придется уйти из школы и поселиться в резервации, у прадедушки».

На уроке общественных наук речь зашла о предрассудках. Том ссутулился, склонился к парте — стать бы невидимым. Кое-кто из ребят говорил так… будто явно знал его историю. Том бросал гневные, укоризненные взгляды на Пита, но тот его не замечал или не хотел замечать. Ненавижу тебя, ненавижу. Задушил бы своими руками.

После уроков Пит с ребятами остался играть в «собачки», а Тома даже не позвали. Он побрел домой. Тротуары были усыпаны золотыми тополиными листьями, если попадались кучки, Том пинал их ногой. Человек и в толпе бывает один, так сказал прадедушка, и сразу вспомнилось испытание паром, иссушающая жара. Что ж, мрачно сказал себе Том, придется пройти и через испытание одиночеством.

Почти все уроки он сделал до ужина и прилег вздремнуть. А когда проснулся… черт возьми, за окнами темно! Он вскочил на ноги… А ужин? Он вылетел в дверь и едва не опрокинул стоявший за ней поднос. Тарелка с воздушной кукурузой, два огромных бутерброда с ореховым маслом и яблоко.

Он взял поднос. Ну почему в одном мама такая заботливая, понимающая, а в другом — бесчувственная и черствая? Почему не желает понять прадедушку, индейский образ жизни? Никогда он не научится разбираться в людях. Одного дедушку он понимает. Это единственный человек, который ему полностью ясен.

Том взглянул на часы. Девять! Он проспал больше трех часов. При виде бутерброда с ореховым маслом — а запах какой! — в животе у него заурчало, потекли слюнки, но он решительно отодвинул поднос и занялся подготовкой к выходу. Ничего, поест, когда вернется, когда дело будет сделано. Ведь ему положено поститься, иначе ничего не выйдет. Так сказал прадедушка.

Есть кто-то дома или нет — догадаться было трудно. Кругом тишина. Только доносилось тиканье часов из гостиной, по отец, возможно, дремлет за газетой в своем кабинете, а оттуда прекрасно просматривается лестница. Нет, надо выбираться через окно, так надежнее.

Безотрадные события вчерашнего вечера повторились в точности: долгий спуск к реке, карабканье на холм, перебежки от куста к кусту в постоянном страхе — вдруг заметят? — проверка каждой двери, боязнь, что дверь откроется под его рукой, отчаяние, когда она все-таки не открывалась.

«Нет, — говорил он себе, — дело гиблое. Нечего и пытаться, я просто идиот. Впереди еще две попытки, но и они закончатся тем же, это ясно». Когда он пролез сквозь кусты на Вторую авеню, из густой темноты под деревьями появилась тень.

— Привет. — Голос был спокойным и дружелюбным, однако у Тома по коже побежали мурашки, а сердце тревожно забухало. Он напрягся, приготовившись бежать, но заставил себя оглянуться.

— Пит?

— Кто же еще?

— А ты здесь какого черта делаешь? — Том потащил его за руку, пока они не оказались на тротуаре, подальше от музея.

— Просто решил посмотреть, как твои успехи. Я звонил тебе, мама сказала, что ты спишь. А полчаса назад позвонил снова — никто не взял трубку. Я и решил, что ты здесь. Надо поговорить.

— О чем? По-моему, ты уже все сказал, разве нет?

— Это как попять?

— А так, что ты натрепал всему классу насчет танца призраков и всего остального!

— С чего это тебе взбрело в голову?

Пит даже остановился — прямо под уличным фонарем. В голубоватом мерцании было видно, как лицо его побледнело, глаза налились кровью.

— Видел я, как на общественных науках все на меня смотрели. Порядочные люди так не поступают, Питер Каммингс.

— Да ты спятил! — воскликнул Пит. — Я и словом никому не обмолвился. Ты все напридумывал, дуралей.

— Сам дуралей, — машинально откликнулся Том, но тут же уставился на Пита. — Значит… Ты никому ничего не говорил?

— Никому и ничего. А за доверие — спасибо. Теперь слушай, что я тебе скажу. С меня твоих штучек достаточно, Том Лайтфут. Нельзя человека допустить к чему-то важному, вроде танца призраков, а потом взять и захлопнуть дверь у него перед носом, отлучить от всего остального, отказаться от его помощи.

— Да не могу я. Объяснял уже.

— Для начала — без меня ты бы в жизни не добыл укладку, а значит, твой прадедушка не устроил бы танец призраков. И на место эту укладку тебе без меня но положить, нашел способ — тыркаться в музейные стены среди ночи.

— Что я могу поделать? — выдавил из себя Том.

— Все твоя дурацкая гордость. Спорить готов, что могу открыть одну из этих дверей. Хочешь, попробую? Еще но поздно вернуться. Открою, точно тебе говорю! Только скажи.

— Пет! Черт возьми, Пит, сколько раз тебе повторять: я все должен сделать сам!

— Что ж, приятель, ладно. Желаю удачи! — Пит повернулся, чтобы уйти.

Том глотнул слюну.

— По крайней мере, до дома можно пройтись вместе. Насчет его гордости Пит прав, с грустью подумал Том.

Задание прадедушки костью застряло в горле. Неужели Пит сейчас уйдет? Тогда их дружбе — хорошей дружбе — конец.

Наверное, это понял и Пит. Во всяком случае, он заставил себя усмехнуться и небрежно пожал плечами:

— Законом это не запрещается. Тротуар открыт для всех.

Среда выпала на канун дня Всех святых, в школе после уроков устроили танцы. У Тома было странное чувство, будто он одновременно находится в двух мирах. Вот он в спортзале на дискотеке танцует под грохочущую музыку рок-ансамбля, и тут же — в освещенном костерком шалаше, с орлиным пером в волосах, он подпрыгивает и приседает, как Сгусток Крови, под монотонное пение прадедушки.

В этом одурманенном состоянии он пребывал до вечера, даже не заметил, что на ужин мама приготовила его любимое блюдо — баранью отбивную. Сел за уроки, но они повергли его в глубокое уныние, и когда он наконец разделался с ними и мог идти к музею, что-то в нем восстало против всей этой авантюры.