Татьяна Толстая - Детство Лермонтова

Миша вслушивался в разговоры взрослых, а иногда даже и вмешивался. Он поправился за этот год, стал здоровым, подвижным мальчиком; сыпь перестала его одолевать. Арсеньева часто напоминала, что в этом году он станет отроком — ему исполнится семь лет; пора думать о начале учения. Однако совершенно неожиданно Миша обучился грамоте раньше, чем это предполагала бабушка. Случилось это в середине лета.

Арсеньева взяла внука с собой в гости к своим родственникам, которые жили возле Чембар. По дороге заехали в Тархово, к родственнику Мосолову.

Ехать из Тархан в Чембар летом — одно удовольствие. По ровному полю колышутся желтеющие колосья, в огромном небе плывут и расплываются облака, белея и серебрясь на солнце. Путь недолгий, не больше двух часов. Незаметно доехали до места — перед глазами появился уездный городок.

К Мосолову завернули, чтобы взять кое-какие лекарства от болезни ног: у помещика был большой запас медикаментов.

Генерал Аркадий Федорович Мосолов участвовал в военных походах 1812 года. После ранения в Бородинском сражении он вынужден был взять отставку и поселиться в своем имении. Он постоянно болел и, верно, потому неизменно злобствовал. Соседи-помещики боялись проезжать мимо его усадьбы, называли его Соловьем-Разбойником, крестьяне же просто звали Мосолова живодером — так круто он расправлялся с ними.

Мосолов жил в богатом барском доме, и, когда в летний день Арсеньева с внуком подъехали к усадьбе, слуги почтительно провели гостей к хозяину, одинокому стареющему барину.

Мосолов сидел в креслах в халате, подвязанном шелковым шнурком. В кабинете шторы были спущены от солнца; на накрытом столе стояла батарея разных бутылок. Напротив хозяина, на стуле, сидел худощавый, бледный человек с небольшой бородкой, в русской вышитой сорочке.

Мосолов, поздоровавшись с Арсеньевой, тотчас же рекомендовал его:

— Это мой друг Григорий Никифорович Белинский, уездный лекарь.

Мосолов дружил с Белинским, человеком образованным. Белинский умел поговорить о прочитанном, любил литературу, а о медицинской своей практике говорил с горечью, жалуясь, что лечить людей нечем, что он вынужден от всех болезней давать александрийский лист, который завозили в Чембар купцы. И хотя Мосолов по указанию лекаря выписывал для него разные снадобья из Москвы, однако пользовался ими больше сам ввиду их дороговизны.

Мосолов, страстный любитель чтения, не скупился на покупку книг и собрал библиотеку. Все стены его кабинета были уставлены книжными полками; на них стояли тома в кожаных переплетах. Мосолов знал только одну радость в жизни — чтение.

Неудачник в личной жизни, он был хмур и озлоблен и все свои печали вымещал на дворовых, истязая их нещадно, за что впоследствии и был ими зарезан. В углу его комнаты стояли палки, которыми на его глазах, по его приказанию, одна девушка била другую. Такие избиения повторялись ежедневно по нескольку раз.

Появление родственников спасало его от хандры, как он выражался, и тогда он становился гостеприимным хозяином.

Арсеньева с Мишей вошла в кабинет Аркадия Федоровича. Мальчик сразу же обратил внимание на множество книг, которыми так богат был этот дом. Разгоревшимися глазами он обозревал книжные шкафы, любуясь золотым тиснением заголовков на переплетах.

Заметив восхищенный взгляд ребенка, устремленный на книги, Мосолов снизошел до разговора с ним:

— Я вижу, ты любишь книги. Разве ты умеешь читать?

Миша покраснел и стыдливо сказал:

— Нет, мне читают, а я картинки смотрю.

— Неграмотный, значит, — сказал Мосолов со смехом. — А сколько лет?

Арсеньева тотчас же вступилась за своего любимца:

— Ему шесть, и я считаю, что его еще рано учить. Он у меня все болеет.

Мосолов обратился к своему приятелю Белинскому:

— А твоему сынишке сколько?

Белинский отвечал, что Виссариону уже девять лет, что он много читает и в огромные кипы тетрадей неутомимо днем, а иногда и по ночам без всякого разбору списывает стихотворения Карамзина, Дмитриева, Сумарокова, Державина… Мало того, он сам пишет стихи.

— Он так любит словесность, — продолжал Григорий Никифорович, — что недавно я застал его плачущим за книгой, оказывается, он читал «Бедную Лизу» Карамзина. Стихи Жуковского он знает досконально, а оды Державина постоянно декламирует наизусть.

Миша внимательно слушал про неизвестного мальчика. Виссарион Белинский читает книги для взрослых и мало того, что списывает стихи, но даже их сам сочиняет. Больше всего ему нравятся стихи Державина и Жуковского. Миша про себя повторил эти фамилии. Раз списывает, значит, уже хорошо умеет писать в девять лет. А Миша еще неграмотный, хотя ему скоро семь лет…

Бабушка заметила, что Миша расстроился.

Прощаясь, Мосолов говорил Арсеньевой:

— Прошу заезжать почаще, а то от скуки пропадаю. Ежели бы не Белинский, то я бы удавиться готов! Григорий — душа-человек, хоть мучается постоянно от своей бедности, уж очень он обременен семьей… Слабый он и унылый человек, но я очень его люблю… Приезжай, Лизонька. А внучонка твоего пора уже учить.

Всю дорогу до деревни соседей Миша молчал и хмурился. Арсеньева радостно предвкушала встречу со своей родственницей, у которой недавно родилась дочка: они были приглашены на крестины. Елизавета Алексеевна напоминала Мише, что он будет играть со своим приятелем Павликом, но Миша не отзывался.

Приехали на торжество вовремя. Вскоре приступили к обряду. Миша с интересом смотрел, как священник ловко вынул из вороха пеленок крохотную, с красноватой кожицей девочку, заткнул ей ушки и нос пальцами и опустил в воду, после чего ребенка опять положили в пышные пеленки, которые держала восприемница новорожденной Леокадии.

После обряда пировали: пили шампанское, угощались вкусными жаркими, пирогами и ягодами, а вечером смотрели фейерверк в саду.

Миша с Павлом пошли погулять в дубовой роще, и Андрей Соколов вместе с дворовыми пошел сопровождать их. Мальчики жаловались друг другу, что им очень надоели дядьки, мамушки и бонны. Как хорошо будет, когда они вырастут и смогут ходить и ездить одни, без провожатых!

На следующий день уехали только к вечеру, потому что мужчины опохмелялись, а бабушка никак не могла наговориться с родственниками.

После шумного веселья на крестинах приятно было возвратиться домой, предвкушая обычную тишину. Приближаясь к Тарханам, бабушка и внук издали увидели знакомый барский дом с мезонином, бледно-желтый, с белыми колоннами, под зеленой крышей, а против дома, со стороны двора, знакомые деревья в виде круга — липы и высокая сирень. Но еще лучше было в саду, где разрослись розы и полукруг из жасмина. Глядя на цветущую куртину и на чудесный сад, Арсеньева перемолвилась с Мишей, что ни у кого из соседей, ни в чьем имении они не видели в саду такой красоты.