Любовь Воронкова - Где твой дом?

— Кого же?.. — спросила она, а в голосе ее слышалось: «Разглядел ли на этот раз, что за человек она? Не станется ли, как уже было?»

— Нет, бабушка, не бойся. Это совсем другой человек. Я с первого дня знаю ее, как тут живу. Это, бабушка, Женя Каштанова.

Бабушка глядела, словно не понимая, что он сказал.

— Да, да, Женя Каштанова! — торжествуя, повторил он. — Нашего директора дочь, бабушка.

У бабушки потемнело лицо.

— Что с тобой? Она тебе не нравится?

— Да пойдет ли? Барышня ведь она. И — слышала я — за Пожарова ее хотят.

— Мало ли что хотят. А она за меня хочет.

Но бабушка, сдвинув брови, покачала головой.

— А как с ним-то… с Каштановым-то ладить будешь? И сейчас друг друга на дух не принимаете.

— А мне не с ним жить, бабушка.

Долго горел огонь в эту ночь в доме Арсеньевых. Григорий думал и передумывал, как и где будут они жить с Женей. Если останется здесь — хорошо. А если не понравится — придется искать квартиру…

А бабушка Софья все тихонько сетовала:

— Мало ли девок в совхозе? И хорошие есть, и работящие. Так вот нет — Каштанову ему нужно. Уж и не молоденький, а разуму все нет.

Вдруг у бабушки Софьи появилась надежда:

— Гриша… А Гриш!

— Что, бабушка?

— А отдаст ее за тебя директор-то?

— А я и спрашивать не буду.

— Так, значит, не говорил с ним? Ну, тогда все это пока еще вилами на воде писано.

— Как это — вилами на воде? Мы с Женей решили. Чего ж еще? Сейчас не старое время, бабушка, чтобы жить по приказу отца.

— Так-то оно так, а все-таки — отец.

Бабушка немного успокоилась. Зато начал волноваться Григорий. Как это он так скоро и так просто все решил? Каштанов Жене действительно «все-таки отец». Как можно так полагаться на ее слово? Ей за него дома надо будет выдержать большую борьбу — выдержит ли? У Каштанова характер жесткий. А там еще и мать…

Григорию стало тяжело и тревожно. Все закачалось, заколебалось. Счастье, которое, казалось, уже вошло в его дом, вдруг обернулось миражем. Хоть бы утро скорее, чтобы увидеться с Женей и убедиться, что она по-прежнему любит и ждет, решение ее не изменилось.

«Да, надо как-то ладить с этим человеком, — внушал себе Григорий. — Надо помягче. Да и что мы за враги такие? Из-за чего нам враждовать? Кривая у него душа, это верно. Но ведь можно и по-хорошему объясниться, не обязательно с бранью! Я ведь тоже бываю не совсем прав… Спорю, требую. А он не привык».

И Григорий дал себе слово наладить отношения с Каштановым. Ну, если и слукавит иногда человек… Что ж! Все не святые.

Так он решил ночью. Это решение его успокоило — все будет мирно, все будет хорошо. Можно же иногда чем-то поступиться — ну, хотя бы ради Жени. Ради его и ее счастья.

Григорий никак не мог предполагать, что не пройдет и недели, как они рассорятся с Каштановым чуть ли не на всю жизнь.

Из областной газеты приехал корреспондент. Он интересовался и полями и фермами. Но главное, что ему было нужно, — написать о Вере Грамовой как о передовой работнице области.

Корреспондент — худощавый, рябоватый, очень подвижной и словоохотливый — направился было к парторгу. Но Анны Федоровны не было — уехала на полевой стан.

Корреспондент прошел в контору, к директору. У директора, как всегда, толпился народ, но он отложил все дела и принял работника газеты, приветливо улыбаясь.

— Хозяйство покажу с удовольствием, — сказал Савелий Петрович, — а вот насчет Веры… тут у вас, товарищ, ничего не выйдет.

Корреспондент удивился:

— А что такое? Почему?

— Нет у нас больше передовой работницы Веры Грамовой!

— Как? Уехала?

Савелий Петрович усмехнулся:

— Куда там уехала! Сидит на своем птичнике. Да только не ударница она теперь. Все обязательства свои провалила.

Корреспондент вынул из портфеля блокнот и принялся писать.

— Так что же — завышенные обязательства взяла?

Савелий Петрович пожал плечами:

— Да как сказать? Возможно, для нее это было не по силам…

— Так что же она, своих сил не рассчитала?

— Видно, что так.

— Да, это бывает! — Корреспондент разговаривал и строчил в блокноте. — Не первый случай. Закружится голова от успехов — и впадает человек в азарт. А вам бы остановить ее не мешало…

— Хм!.. Останавливали. Предупреждали. Но сами знаете: «Я знатный человек, мне не перечь!» А теперь вот вместе с ней краснеть приходится.

Корреспондент уехал. А дня через два в газете появилась заметка. Арсеньев, разбирая газеты, сразу увидел ее.

«Обманутые ожидания». Разговор с директором совхоза «Голубые озера» С. П. Каштановым».

Арсеньев, не веря глазам, еще раз прочитал заголовок.

Что такое, о чем?

«…Мы предупреждали т. Грамову, что обязательства, которые она берет, невыполнимы. Но т. Грамова не хотела слушать никаких советов благоразумия…»

— Что?! Он ее предупреждал? Ну, уж это слишком…

«…И хотя мы всячески обеспечили и кормами и вниманием т. Грамову, она все-таки, как и следовало ожидать, своих обязательств выполнить не смогла…»

Арсеньев позвонил Анне Федоровне. Голос ее глухо и печально отозвался в трубке:

— Ты что, насчет заметки небось?

— Да. Я хочу знать, как вы смотрите на эту ложь. Он ее предупреждал. Это он-то!.. Вы же сами рассказывали, как он подбадривал!

— Не кричи, — остановила его Анна Федоровна. — Криком не поможешь.

— Но что-то надо же сделать! Зачем же все сваливать на Веру, разве это честно?! А вы еще боитесь слово ему сказать…

Тут Арсеньев почувствовал, что кричит он все это в пустоту — Анна Федоровна положила трубку.

— Ах вот как, стало неприятно слушать.

Он отдал ключи от клуба уборщице и поспешил на шоссе. Там постоянно идут грузовые машины — Арсеньев должен был немедленно попасть в партком.

Анна Федоровна, увидев его, не удивилась.

— Так и знала, — сказала она, убирая в папку какие-то бумаги. — Примчался. Ну, а что делать-то — опровержение писать, что ли?

— Да хотя бы и так, — ответил Арсеньев. — А вы как считаете — надо мириться со всякой ложью?

— А кто — ты, что ли, напишешь?

— Я напишу.

— Сядь, — сказала Анна Федоровна, указав на стул возле своего письменного стола, — давай поговорим спокойно. Ну, что случилось? Савелий Петрович дал неверные сведения? Так. Но тогда пиши и о том, что парторг в свое время не вмешалась, не удержала Веру от невыполнимых обязательств. Пиши про все.

— Что ж, — нахмурясь, сказал Арсеньев, — если так… то об этом надо написать. А зачем же все сваливать на Веру? Зачем приписывать себе и «советы благоразумия», и «внимание», и всякую заботу, которой, по существу, не было?

— А вот мы сейчас у него у самого и спросим: зачем? Слышишь? Идет.

Каштанов вошел наигранно весело. Однако, увидев Арсеньева, сдвинул брови, улыбка его пропала. Он понял, что Арсеньев вмешался в это дело, и тотчас приготовился к отпору.