Николай Огнев - Дневник Кости Рябцева

Никпетож ни к кому не придирается, и потому вся группа чувствует к нему доверие. И потому он говорит, что гордится нашей группой, потому что среди нас развито коллективное сознание. Я хотя с этим не очень-то согласен: среди ребят еще есть коллективное сознание, а уж среди девчат… только некоторые разве.

Однако надо позаниматься: буду решать задачки Алмакфишу.

Сегодня в первый раз вышел из дому — и прямо в школу. На демонстрации, говорят, было очень весело, и будто пошла теперь мода ходить по улице с голыми ногами, в физкультурных костюмах: все, и девчата тоже. Я считаю, что это очень хорошо, потому что юбки пылят, и потом, мануфактуры на них лишней много идет: все равно ведь женщины штаны носят. И будто на демонстрации все комсомольские девчата были в трусах.

Не успел я прийти в школу, как уже сразу получаю записку:

«Здесь без тебя очень скучали. Угадай — кто?» И угадывать не желаю.

Алмакфишу математический зачет сдал: вот что значит дома-то полежать.

Сегодня — воскресенье. И было очень длинное общее собрание. Во-первых, отчитывался старый учком. Все шло, как всегда, когда вдруг председатель старого учкома Сережка Блинов заявил, что он в последний раз был в учкоме и больше не будет участвовать и отказывается от своей кандидатуры навсегда. А причины такие, что учком является «инвалидом на шкрабьих костылях», то есть ничего самостоятельного предпринять не может, а должен во всем согласоваться со шкрабами. Так же Сережка вместо «школьные работники» употребил выражение «шкрабы», ряд шкрабов тут же заявили протест. Затем Зин-Пална взяла слово и спросила Сережку, как он считает: что — ученики совсем не должны считаться со школьными работниками и не признавать их за людей или все же человеческое звание за школьными работниками он оставляет? Сережка Блинов страшно обиделся и не хотел говорить дальше, но его упросили ребята. Тогда Сережка сказал еще, что он считает разные здорованья и вставанья предрассудками и что он лично не будет этому подчиняться. Зинаидища в ответ ему сказала, что всегда считала его образцовым учеником и теперь удивляется, какая его муха укусила. Кроме того, считает ли он тоже предрассудками причесывание и умывание? Сережка опять обиделся и не захотел дальше разговаривать. Тогда выступил Алмакфиш и сказал, что все это его нисколько не удивляет, и что количественно — это изобилие эпохи, а качественно стоит по ту сторону добра и зла .Мне кажется, это же самое он говорил мне по поводу моего столкновения с Елникиткой, и тоже ни к селу ни к городу. Несмотря на убеждения шкрабов, Сережка Блинов остался при своем убеждении, и большинство школы — за него. Только некоторые девчата как будто держат сторону шкрабов, в том числе Лина и Черная Зоя. Зоя, по крайней мере, каждый раз, как Сережка говорил, паровозила: «Фу, ффу, ффффу!»

После этого прецедента были выборы нового учкома. К моему удивлению и против всякого желания, попал в учком и я. Кроме меня, из нашей группы в учком попала Сильфида Дубинина. Ей везет: как куда меня выберут, так туда и ее. Это ничего: с ней работать можно, она не то что другие девчата. Учком считается высшим органом самоуправления. Учкому подчинены и санком, и культком, и все другие комы. То есть это только называется, что подчинены, а на самом деле — делают что хотят.

Елникитка встретила меня в коридоре и спрашивает:

— Когда же вы, гражданин Рябцев, соберетесь сдать зачет?

А я отвечаю:

— А вот выучу, гражданка Каурова, тогда и сдам.

Тогда она говорит:

— Теперь все разобрали новые задания на ноябрь, а вы в хвосте.

Я ответил: «Успеется», — и дралка. Терпеть ее не могу!

Не успели меня выбрать в учкомы, как сразу обнаружилось важное дело. С самого начала занятий в школе идут кражи. Еще месяц назад у одного из старших пропала готовальня, потом завтраки и деньги много раз пропадали. А теперь у Ваньки Петухова пропало вдруг сразу шесть лимардов. Он их оставил в пальто в раздевальне и ушел, а потом приходит — денег нету. Но дело в том, что Сережка Блинов проходил мимо раздевальни и видел, что в ней что-то делал Алешка Чикин. Конечно, сразу захотели спросить Алешку Чикина, а его и след простыл. Пришлось мне и Сильфиде Дубининой, как учкомам третьей группы, идти к Чикину на квартиру. Вот мы пошли, приходим на квартиру, а его там нету; встречает нас Чикина отец, сапожник, пьяный.

— Вам чего?

Мы рассказали.

А отец говорит:

— Это он, сукин сын, я его знаю, он вор, я шкуру с него спущу!

Тогда мы пожалели, что сказали: а может, это не Алешка, а отец его излупит. Остались мы с Сильвой во дворе дежурить, ждать Алешку. Ждали-ждали, а потом вдруг в полной темноте Алешка приходит. Я подошел к нему и спрашиваю:

— Ты почему раньше времени из школы ушел?

— А тебе какое дело?

— А такое дело, что деньги пропали.

Тогда Алешка отпихнул меня плечом, хотел идти и говорит:

— Я иду на квартиру, пусти!

А я отвечаю:

— Ты лучше не ходи до выяснения дела, а то отец тебя измордует.

Тогда Алешка заорал:

— А-а-а-а, так вы ему сказали? Не брал я ваших шести лимардов!

И тут он стал налезать на меня и бить меня прямо по морде. Вдруг его сзади схватила Сильфида Д., и мы Алешку прижали к стенке и спрашиваем:

— А ты откуда знаешь, что шесть лимардов? Мы тебе не говорили.

И он в ответ стал реветь и ругаться по-матерно и плеваться на нас, и тут мы оба с Сильвой заметили, что от него несет самогоном. Тут он вырвался от нас и убежал. Так как была темнота, мы не могли его догнать и пошли в школу. Там нас ждали все учкомы, и мы все рассказали. Конечно, подозрение еще больше увеличилось, но прямых доказательств не было. Дежурным шкрабом была Елникитка, и она прямо нас спрашивает:

— А чего же вы его не обыскали?

Мы объяснили, почему мы не могли обыскать, а по правде — нам и в голову не пришло. Дело решили отложить до завтра.

Алешка Чикин пришел как ни в чем не бывало в школу. Его сейчас же — в учком.

— Что в раздевальной делал?

— Лазил за хлебом к себе в куртку, — отвечает.

— А почему раньше времени из школы удрал?

— Нужно было домой.

— Так тебя дома не застали Рябцев и Дубинина.

— А я уходил.

— А почему от тебя самогонкой пахло?

— Они врут.

— А откуда ты узнал, что ровно шесть лимардов пропало?

— А я и сейчас не знаю.

Тут он, конечно, нахально соврал, потому что мы ему не говорили, а он первый начал кричать про шесть лимардов. Ну, тут всем стало ясно, что украл он, и с ним не стали больше разговаривать. Теперь встал вопрос такой: как со всем этим делом управиться. Шкрабы пока молчат — и ладно. Лишь бы они не ввязались. Но, с другой стороны, так оставить дело нельзя. Мы, все учкомы, очень долго разговаривали, а потом разошлись, ничего не решили. Если мы ничего не решим и завтра, дело придется вынести на общее собрание. Сережка Блинов мне сказал, что дело, наверно, кончится ничем и что Ванька Петухов сам виноват, что оставил деньги в пальто. Это-то так, а нельзя же, чтобы в школе были кражи, и зачем тогда и учком, если все дела кончать ничем.